— Все, — сказал Добронега, и мы оба вздрогнули от
неожиданности. — На, попей!
Мать Радима извлекла из корзины кувшинчик с каким-то
напитком, вынула пробку из горлышка. Альгидрас суетливо сдвинулся,
чтобы оказаться еще ближе к решетке, оглядел ее и вынес
вердикт:
— Не пройдет. Ростислав через решетку воду лил, —
закончил он.
Тут я поняла, что волосы на его голове мокрые не
только от пота. Видимо, Ростислав усердно поил пленника: мокрым
были еще ворот, штаны и солома на досках у решетки.
— Через решетку пей, — все так же тихо сказала
Добронега, и только тут я наконец посмотрела на нее. Она выглядела
не просто уставшей и осунувшейся. Она выглядела, как человек, в
семье которого случилось горе.
Альгидрас меж тем встал на колени и прижался лицом к
решетке. Добронега поднесла к его губам кувшин. Мне почему-то стало
неловко, и я отвела взгляд только за тем, чтобы обнаружить, что он
босиком. Интересно, почему? Я зачем-то рассматривала его
испачканные в земле пятки и думала о том, что это все вдруг стало
напоминать фарс. Мне страшно захотелось проснуться в своей спальне,
в своем мире, подальше от Свири, которая отнимает у меня слишком
много. Гораздо больше, чем дает.
Альгидрас напился и скованно поблагодарил Добронегу.
Я видела, что ему очень неловко. Сперва я списала это на свое
присутствие, но потом Альгидрас набрался смелости коснуться руки
Добронеги, которая словно специально для этого не стала сразу
отнимать кувшин, и едва слышно спросил:
— Как Радим?
И тут я поняла, что дело совсем не во мне. Альгидрас
разорвал побратимство. Для меня побратимство было лишь словом, но
для них это было совсем иначе.
— А сам как думаешь? — резко спросила Добронега,
отступая прочь от клети. — Мечется, точно зверь раненый. Ты, коль
ранить его хотел, ничего лучше придумать не мог.
Выходит, она знала о разрыве побратимства.
Просто не хотела обсуждать это со Всемилой. Альгидрас медленно
опустился на пятки и сложил руки на коленях. Я заметила, что его
пальцы слегка подрагивали.
— Я не мог иначе, — тихо сказал он. — Против меня
все. Даже свидетель нашелся, — горько усмехнулся Альгидрас. — Я не
делал этого, Добронега, а Радим защищал бы меня до последнего —
сама знаешь. Только против кого? Против князя? Так князю только
того и надо, чтобы была причина Свирь усмирить.