Через полчаса мы были на пороге моего дома. И ко мне, с опухшими от слез глазами и растрепанными косичками зашел маленький бог. Он остался рядом на многие годы.
Я, желая утешить Алку, рассказал ей о более крутых вещах, чем три двойки за день. Она от удивления села в коридоре на пол, так и не встала, пока слушала меня. Она молчала, и я видел, как туго ей понять то, что я живу совершенно один, у меня часто нет еды, мало необходимой одежды и нет ни единого взрослого, кто должен был бы меня растить…
…С тех пор жизнь моя стала светлее на одну голову с кудрявыми рыжеватыми волосами и зелеными глазами, а главное – умелыми руками.
Алка приходила ко мне после школы и с удовольствием хозяйничала в моем доме. У нее была какая-то патологическая страсть к порядку и уюту. Она приносила из дома еду, постельное белье и все, что могла незаметно утащить. Пока она строила из себя «хозяйку», я лез в ее ранец и ходил за ней по пятам, стараясь объяснить ей ее же уроки. Но, больше троек она все равно никогда не получала. Зато она выспрашивала у матери все хозяйственные секреты и приводила их в действие у меня. Скоро во всем доме криво повесились занавески, на старой мебели лежали тщательно выстиранные кружевные салфетки, а на кухне вечно что-то экспериментально варилось…
Потом Алка добралась до огорода. Правда, в первый год, у нас, кроме картошки, укропа и однолетних цветов мало что выросло.
Иногда она звала в гости своих подружек, и мой дом превращался то в королевский дворец, то в многопупсовый дом, то в салон красоты, то в концертную площадку…
Я не понимал, почему ее не интересует учеба. Мне нравилось учиться, причем, все равно чему. Когда я читал, все исчезало. И мне было не так тошно, потому что в эти моменты я мог позволить не думать о себе о том, как жить дальше. И, главное, зачем. А вот Алке было непонятно, почему меня не радует вкусный пирог или новое покрывало на диване, на которое она копила полтора месяца. Если школьные знания ей не давались, то любые другие бытовые навыки она приобретала с легкостью и делилась ими со мной.
Именно она отговорила меня рассказать какому-либо взрослому о моей судьбе. Алка запугивала тем, что меня упекут в детский дом. При этом она делала страшные глаза, и с жаром убеждала в том, что меня остригут налысо, будут все время бить и мыть кипятком. Где Алка нахваталась таких впечатлений о месте для детей, у которых нет родителей, я не знал. Но всякий раз, когда я грустил, она выдавала такие мрачные перспективы и такие ужасающие подробности моего будущего, что через пару минут, я начинал свято верить, что мне, одиноко живущему в доме, несказанно повезло.