Меня словно приколачивают к позорному столбу и освежёвывают на потеху толпе. Ира стоит на коленях, но опозоренной и грязной чувствую себя я. Это ведь я просила Адама не встречаться с ней, кричала ему, чтобы брал любую женщину, только не мою сестру. Но он все равно продолжил их отношения. Что изменилось после рождения Доминика?
— Я всегда его любила, - продолжает исповедоваться Ира. – Помнишь, на твоем выпускном? Ты сказала, что он похож на клоуна, а я просто не могла оторвать от него глаз. Это мой мужчина, понимаешь? И всегда был моим, поэтому он снова и снова будет ко мне возвращаться – Адам знает, что только я люблю его таким, как есть, не за деньги и власть. Он бросит меня, если ты скажешь, но ему будет плохо. Ты это понимаешь?! Ему все равно плохо с тобой, потому что ты смотришь на него… - Ира сглатывает, подавляет злость, но я все равно хорошо слышу агрессивные нотки. – Знаешь, каково ему? Возвращаться домой и видеть отвращение на твоем лице? Даже в собственном доме не знать покоя. Знаешь, каково жить рядом с человеком, на чьем лице есть только тошнота?
Кажется, я знаю, потому что и он смотрит на меня, как на пустое место. Иногда с брезгливостью, иногда с подчеркнутым безразличием. Тот вечер, когда он был нужен мне, но не подарил даже капли внимания в ответ. Я никогда не забуду тот взгляд, и если Адам видит то же самое на моем лице, то Ира, как всегда, чертовски права.
— Я не просила Адама что-то менять ради меня и Доминика. – Этот холодный колючий голос – это не я. Просто женщина, которая иногда выходит на первый план, что прикрыть собой испуганную меня. – Что ты хочешь? Чтобы я за руку уложила его в твою постель?
— Просто не трогай его, не проси… бросить меня.
— Думаешь, мужчина в тридцать шесть лет не в состоянии сам решить, с кем и как ему проводить время?
— Я нужна ему, потому что только я люблю его по-настоящему. А ты… Ты ничего не знаешь о любви. И никогда не сможешь увидеть его так, как вижу его я. Ты ведь знаешь, Полина, ведь знаешь же!
Мне хочется зло рассмеяться ей в лицо, а потом сесть рядом, обнять и заплакать навзрыд. Мы ведь сестры – несмотря ни на что, несмотря на прошлое, которое изредка громко ломится в мою душу, мы дети одной матери.
Но в одном она не права: кое-что о любви я все-таки знаю.
Ничто и никто не запретит мне любить моего сына. А у Иры… У нее нет даже этого.