В этот раз Роман не почувствовал ни тоски, ни ужаса. Сладкая
темная истома, нежная жуть, от которой закружилась голова, какой-то
смертельный восторг накатили волной и были так сильны, что
перехватило дыхание. В этот раз вампир подошел совсем близко и даже
прикоснулся – руки были оглушительно холодны и нежны, как молочный
лед, дыхание пахло ладаном и морозной свежестью, а темно-вишневые
светящиеся глаза излучали голод, страсть и странную жестокую
ласковость. Все это было так остро, что Роман едва не потерял
контроль над собой, поддавшись обаянию любви и смерти сразу – но он
всегда отличался холодной головой и сильной тренированной волей.
Вампир уже коснулся губами шеи, это было как поцелуй, холодно,
горячо, больно и сладко – и Роман вдруг сообразил, что рука девушки
лежит чрезвычайно удобно, прямо напротив его губ, а широкий рукав
съехал к локтю.
Роман тронул языком острый осколок зуба – и боком, изо всех сил
впился зубами в руку вампира. Кровь, тягучая, холодная и жгучая
разом, как жидкий азот, хлынула в рот. Более мерзкого ощущения
Роман до сих пор не испытывал никогда – это была пронзительная боль
внутри вперемежку с тошнотой, будто пищевод, желудок и кишки набили
горящими углями. Теряя сознание от жуткой, выжигающей боли, Роман
еще успел подумать: «Черт, кажется, я ошибся…»
Милка поправила плотную штору и заколола ее еще двумя
булавками.
В последнее время дневной свет ее раздражал и бесил. Работать
было очень тяжело; от голосов людей и света голова болела и
кружилась, болели все кости, а где-то между горлом и желудком стоял
жгучий комок. Иногда Милке хотелось сходить к врачу. Но для этого
надо было в свободное время тащиться по улице до поликлиники,
сидеть в полном людьми коридоре, терпеть свет и присутствие
посторонних...
Милка никогда не любила общества. Теперь – она его ненавидела.
Ей снились сладкие сны про то, как она, сильная и могущественная,
приказывает своим рабам, каким-то бледным зеленоватым существам,
терзать и рвать кого-нибудь из знакомых – чаще всего начальницу или
сослуживиц – и упивается их воплями и запахом текущей крови. Ей
казалось, что кровь должна быть чудесной на вкус – как сладкий
ликер. Милка просыпалась – и встречала взгляд Принца со стоящей на
столе картины. Принц был с ней согласен.
Принц всегда был с ней согласен. Поэтому она его любила, так
любила, что от прикосновений к его лицу у нее сбивалось дыхание.
Теперь, когда их странный роман был уже в самом разгаре, она
научилась чувствовать гораздо сильнее, чем раньше. Прикосновения к
портрету стоили больше, чем секс – а сексуальный опыт у Милки был
изрядный. Но как вообще можно сравнивать эту грязную возню со
случайными вонючими козлами, эту глупость с примесью боли – и
горячий ток, исходящий от картины! Немыслимо!