Но как хотелось прижиматься и тереться об это... жгучее...
живое... темное и яркое... Впитывать, вбирать в себя...
облизывать... Однажды Милка попробовала полизать поверхность
картины языком. Ощущения были похожи на то, как бывает, когда
лизнешь контакт батарейки – только уж слишком сладко отдались во
всем теле... а Принц по-прежнему был согласен.
Восхитительное ощущение.
Для того, чтобы проводить в обществе Принца больше времени,
Милка прогуливала работу и почти перестала смотреть телевизор. Она
запиралась в комнате с плотно зашторенными окнами, включала
маленькую настольную лампу перед лицом Принца, садилась напротив
него на стул, впивалась в его лицо глазами и начинала мечтать.
Мечталось отлично. Яркие фантазии, трудноописуемые, сексуальные и
кровавые, опьяняли Милку до бесчувствия, она начинала глубоко и
часто дышать, облизывала губы и бессознательно скребла ногтями
потрескавшуюся краску. В конце концов восторг так утомлял ее, что
она засыпала прямо на стуле, положив голову на стол и вцепившись в
картину обеими руками.
Это стоило чего угодно – даже еды. Денег у Милки почти не было и
питалась она урывками, но голодной себя не чувствовала.
Прикосновения к картине давали такой покой, душевный и телесный,
что холодных вареных макарон или куска засохшей булки хватало для
совершенно нормальной жизни.
Отец помешал ей только один раз. Последний.
Он был совершенно пьян, когда начал очередной раз ломиться к ней
в дверь. Обычно Милка, поглощенная мысленным диалогом с
возлюбленным, не обращала внимания на шум – но в этот раз слабая
задвижка на дверях не выдержала и сломалась.
Отец влетел в Милкину комнату, распространяя отвратительный
запах перегара, мочи, затхлых тряпок, матерясь – и попытался
схватить картину руками. Милка пришла в дикую ярость. Прежде, чем
мысль оформилась, она схватила сломанный утюг, стоявший на полу
рядом со столом, и изо всех сил ударила отца по голове.
Отец икнул и рухнул на пол. Его ноги несколько раз дернулись и
замерли. Милка почувствовала, как тепло разливается по ее телу
нежной волной. Ей не было страшно. Великий покой сошел на ее
душу.
Перед тем, как вызвать «скорую», Милка тщательно спрятала
картину. При мысли, что ее могут увидеть посторонние, она
испытывала что-то вроде ревности. Но присутствие поблизости Принца,
даже невидимого, внушало ей такое неземное спокойствие, что ее
голос ни разу не дрогнул, когда она излагала свою версию событий
приехавшему врачу.