Кожа на ней выглядела иссиня-бледной, увядшей и мертвой. Ногти
явственно посинели. Пальцы, все еще сведенные холодом, торчали в
стороны, как пластмассовые.
Темный, холодный, непередаваемый ужас медленно-медленно обхватил
горло Романа и сжал, мешая дышать. Роман протянул трясущуюся руку к
лицу. Пальцы не слушались. Кожа на щеке онемела, будто ее накололи
новокаином.
Чувствительность притупилась до какого-то мерзкого мертвенного
оцепенения. От прежних чувств остались только оглушительный холод,
ломающая боль во всем теле и такой ужас, что Роман чуть не взвыл в
смертной тоске. Он начал понимать, что произошедшее вышло по его
собственной вине, что оно совершенно не таково, как он ожидал, и
главное – что все, с ним случившееся, совершенно необратимо.
Как смерть.
И что ему вот в этом виде – а похоже это, если Романа не
обманывает воображение, на медленно движущийся свежий труп – теперь
придется идти домой, потому что больше идти как будто некуда. И что
ожидающее его там – это кошмар еще не испытанной силы. И что
совершенно невозможно представить себе, как он выдержит не то, что
вечность, а хотя бы несколько дней внутри омерзительного предмета,
который когда-то был его живым телом.
Вся исследовательская и прочая блажь слетела шелухой. Именно в
тот момент, в первый и, вероятно, последний во всей своей
многогрешной жизни, Роман был весьма близок к тому, чтобы
искреннейшим образом раскаяться и уверовать. Он поплелся к дому, с
трудом переставляя свинцовые тумбы ног, поскуливая от боли и ужаса
бездомным щенком – но вдруг ощутил спиной нечто, похожее на
дуновение теплого воздуха или на то славное ощущение, когда к коже
прикасаются солнечные лучи.
Роман обернулся, почти всерьез ожидая увидеть нечто вроде
ангела.
На него, скрестив руки на груди, усмехаясь презрительно и
издевательски, прищурив длинные темные глаза, смотрел тот самый
темноволосый парень, вампир с черной розой, которого Роман уже
считал едва ли не приятелем.
В той эмоциональной буре, которую подняло во всклокоченной
Романовой душе появление этого существа, не разобрался бы и сам
Фрейд. Во всяком случае, радости тут было не меньше, чем обиды и
злости, а желание затряхнуть на месте причудливо смешалось с
почтительным страхом, почти уважением.
– Приветик, – насмешливо бросил вампир.