Ада достала русской водки, которую она находит самой лучшей в мире. Мы выпили примирительную, поцеловались и разошлись по своим комнатам.
Пришла к дерматологу.
– Дорогой врач, посмотрите, у меня вокруг носа все такое красное. Это от постоянного насморка. И от вашей воды у меня аллергия. А врач мне:
– А вы знаете, как кошки умываются? Плюнут и растирают. Вот и вы так же попробуйте. И если в течение месяца не поможет, звоните и приходите.
На моем одеяле в полный рост нарисована девушка – блондинка с длинными волосами и черноволосый молодой человек. Они лежат, обнявшись. Он уже запустил руку под ее трусы. Над их головами на ветке дерева сидит строгая тигрица. Сторожит. Костя говорит:
– Давайте ляжем, попробуем, кто совпадет по контуру, останется у Татьяны. И, взяв вазочку за горло, он выплеснул алые розы на тротуар.
На Райнере висит толстенький золотой крест и вся рубашка поделена на квадратики, а в каждом сценка из наполеоновских войн. Глаза следят за посетителями – все ли довольны, не надо ли чего. Быстро смешивает напитки, чисто и насухо вытирает прилавок. Его лицо испортило постоянное подсчитывание денег. Он морщит высокий лоб и внимательно смотрит на чеки. В «Томатах» можно и пострелять. Стрелкой с хвостиком попасть прямо в цель. Горят свечи. На красной салфетке стоит коктейль «Маргарита».
Недалеко от моего дома в витрине приватного музея выставлены солдатики, изображающие все мировые войны. Их делает зубной врач, доктор Линднер. Русский мужик снял штаны и показывает жопу немцу. А немец стоит и смотрит удивленно, точно так, как в наших русских фильмах. Задорные, боевые в красных формочках и фуражечках наступают. А наши им жопу. Вот и победа вышла.
А когда я пишу критические заметки о местных современных пьесах, госпожа Лукас меня не понимает. Не нравится ей, почему я пишу больше о пьесе, чем об инсценировке и совсем не замечаю режиссерскую идею. А я давно уже все подметила – и мимику, и речь, и стулья, и одежду. Только вот до смысла мне есть дело. И когда Дантон разводит антимонию с проститутками, мне хочется вчитаться в Бюхнера больше, чем обратить внимание на то, из натурального или искусственного шелка сшит Дантонов халат и какого цвета было платье на Юлии, когда она шла на эшафот.
Хотя Лелька и уверяет, но тут в Марину Тетельбойм – иностранку нашего факультета журналистики, которая все пять лет проучилась нахаляву, закашивая под незнание русского языка, – не поиграешь. Спрашивают строго и наравне со всеми коренными жителями.