Грешника разобрало любопытство. Он
подошёл ближе.
– Ну, давай, уходи! Иди прочь! –
крикнул он ещё раз. Пёс шевельнулся, положил морду на землю и ляг.
В его движениях лейтенант уловил безумную прорву собачьего
одиночества и близкой смерти. Этот мутант пришёл к нему сам, пришёл
к человеку, и оставалось лишь догадываться, зачем? Может быть,
время пса прошло, он стал старым и немощным, и не мог охотиться,
как раньше, со сворой сильных самцов и матерых самок с детёнышами.
Его изгнали из стаи или слепыш покинул сородичей, чтобы не стать
обузой. И теперь он лежал на пожухлой траве, в трёх метрах от
Грешника, старая жалкая дворняга, которая первой бросалась в атаку
на противника. Наёмника от увиденного передёрнуло. Собака напомнила
ему прошлое, давно забытое и похороненное в чертогах памяти. Он
словно говорил ему, Грешнику, ты тоже одинок, поэтому я пришёл к
тебе, посмотреть в последний раз на эту траву, солнце, скрытое за
многочисленными тучами, и уйти в свой собачий рай. Трудно умирать
одному, в том числе слепой собаке.
У Грешника засосало под ложечкой.
Чувство дежавю выбралось из подкорки наружу. Три года назад под
Припятью его точно так же провожал мутант – маленький волчонок с
вытекшим от пули глазом. Только покалеченный подросток
концентрировал на нём ярость за убитых сородичей. Этот слепой
доходяга вышел к нёму, чтобы сдохнуть.
Наёмник подошёл вплотную к псине.
Сильное чувство вины ударило ему в голову, отчего к горлу
стремительно подскочил тяжёлый комок. Он зло бросил оружие на
землю, и склонился над дворнягой.
– Ты задолбал меня. Ну, чего ждёшь,
сожри меня, – заговорил он, – вцепись мне в шею зубами, выпусти
кровь, но не мучай!!! Я сам знаю, кто я!
Псина не повела и ухом.
Она всё поняла. Ментально он
почувствовал эту собачью мысль, что сочилась из слепых глаз скупыми
кровавыми слезами. Или в нём заговорил алкоголь?
Привычный мир из серых облаков и
вечного хмурого неба дрогнул перед ним. Картинка задрожала,
превращаясь в кисель из воспоминаний.
Грешник грохнулся на колени перед
искалеченной Зоной дворнягой. Он беззвучно закричал, захрипел,
глядя на пса-калеку. Серый закат окрасился в красные тона, а на
заскорузлых ладонях проступила кровь. Он падал в бездонную
про́пасть горьких воспоминаний, что били, стегали хлёсткими ударами
наотмашь. Плечи его содрогались от конвульсий, и наёмник не мог
остановить нескончаемую лавину негативной энергии. Она разрывала
его на части, выворачивала наизнанку, возвращая забытое
прошлое.