Мать… Родной человек сгорел заживо в
доме, прикованной к инвалидному креслу. В пьяном угаре он забыл
отключить чайник на газовой конфорке и ушёл к друзьям. Вернулся,
когда зарево погребального костра вырывалось с шумом через окна,
протягивая ему горячие протуберанцы смерти. Она и сейчас приходит к
нему во снах. Жуткая, обгоревшая женщина, с оплавленными волосами и
жёлтыми зубами. В чёрной хламиде она выглядывала в окно, и кричала
от боли в объятиях синего пламени. Напрасно он тогда не шагнул
вслед за ею.
Вот он, повзрослевший, помог
незнакомой старухе, глухой и очень древней, которая жила в
одиночестве и нищете. Она пыталась напоить его чаем, но Грех сбежал
прочь, так и не поговорив с престарелой женщиной. Странно, но она
до сей поры приходила во сне тенью, замотанной в белый саван. Она
стояла в коридоре с исписанными стенами и молчала.
Дети. Много детей разных возрастов.
Оторванные конечности, размазанная грязь на лицах, ошалевшие от
страха и непонимания детские личики. Запах гари и смерти навис над
районом, где прогремел теракт. Десятки трупов, погребённых под
завалами школы. Такие вещи тяжело забываются. Он почти забыл, но
сегодня ужасы чужой войны всплывали перед глазами, вынуждая
сердечную мышцу с удвоенной силой качать кровь. Трупы бородачей,
сгоревшие танки, тысячи гильз под ногами. Отрезанные головы белых
людей, нанизанные на пики заборов. Это не мимолётное ви́дение. Его
персональный ад, сотканный из потрясений.
Соломон…
Он появился всего раз, когда после
пьяного дебоша умирал от похмелья в сарайчике на Границе.
Перекошенное лицо былого товарища выражало умиротворённость и
отстранённость. Таким его видел в тоннеле в последний раз, когда
наткнулся на свежего зомби с грустными глазами. Грешник виноват,
что Соломон стал таким. Наёмник бросил раненого друга перед
надвигающейся Вспышкой в твёрдой уверенности, что тот дойдёт до
укрытия. Сталкер настоял на этом решении. Соломон остался. Он хотел
спокойно умереть, наблюдая кровавые зайчики высоко в небе. Но Зона
не позволила раненому скончаться. Катарсис выжег мозги упрямцу. А
Сол вынул из него душу. Там, в заброшенной кишке депо, найм едва не
двинулся умом, увидев плывущее по бетону тело боевого друга.
Соломон звал его по имени, проглатывая гласные буквы, ругался,
тянул руки. «Грыш. Рышн. Грых. Шнык». Более тяжёлого зрелища он не
видел. Он едва не зарыдал, когда в тоннеле разнёс голову
восставшему мертвецу, и затем выкопал глубокую могилу, чтобы Сол
нашёл упокоение хотя бы в земле. Дважды убитый Сол. «Прости,
дружище! Я виноват, что так случилось».