– Ого… Так ты чего, с Богами виделся, что ли? И как они? Вправду такие, как нарисованы в Храме?
– Не знаю, я не помню.
– Митёк, топал бы ты со двора, пока мамка не пришла, а? Ему покой нужен, а ты с вопросами своими лезешь, болезный он ещё, слабый, не донимай.
– А то ты лекарка будто. Ишь, важная какая. Ладно, и вправду пойду. Меня, ва-аще-то, батька за смолой к Буру заслал, а я тута рассиживаюсь. Ну, ты это, выздоравливай давай, – и тихонько шепнул: – Я тебе Богов покажу потом, на Священном камне Предков, глядишь, и вспомнишь чего, – и хитро так подмигнул.
– Иди, иди, подговорщик, – деловито проворчала сестрица, напустив на себя взрослости. – Вот вечно он тебя во всякую всячину втягивает. Не любит его мать, говорит, что он бедовый и дурной, а ты вечно с ним таскаешься, как малёк с Мурайкой нашей, и всегда по шеям потом получаешь.
Взрывник непонимающе посмотрел на девочку, та наиграно тяжко вздохнула со словами:
– Ну, что ж с тобой, болезным-то, поделать.
Анята уселась рядом на ступеньку.
– Мурайка, – начала она просвещать братца, – это домашняя животина, плаксунья, она же нава, потому как голову затуманить может, и глаза у неё печальные, но ты не обольщайся, морду её не тронь, иначе руку отъест, и моргнуть не успеешь. Не любят они, когда им морду трогаешь. А вон, гляди, тётка Арна свою плаксунью гонит, значит, скоро и мамка придёт с нашей дурой.
Взрывник вытянул шею, но роста, всё равно, не хватило, и тогда он, держась за перила, поднялся на слабые, ещё непослушные ноги.
Переселиться в новое тело – полбеды, попробуй ещё научись им управлять: всё происходит, как у младенца, с самого начала. Ходить мальчика учили всей семьёй.
По узкой улочке шествовала… корова. Почти корова. Уши длинные, как у спаниеля, широкие, рога здоровенные, острые, угрожающе направлены вперёд, морда гораздо шире коровьей и плоская у носа, как крокодилья с торчащими вперёд нижними клыками, видать, в пасти не поместились, а глаза большие, овальные, на полморды и такие несчастные, что так и захотелось пожалеть, погладить бедное животное именно по морде, даже несмотря на зубки, потому как эта единственная часть тела была покрыта шерстью, а не шипами и костяными наростами. Хвост у «коровы» извивался, как змея, и на конце виднелся шип с зазубриной. Удар таким оружием гарантированно нанизывал жертву без шансов вырваться. Зад, как у бегемота, брюхо знатное, а вот копыта вроде как и не изменились, но с такого расстояния видно плохо. Как доить этот бронированный «молокоход», мальчик даже и представить побоялся.