― Это ты насчет поесть? Так ты всех по себе не суди, ―
усмехнулась мама Корви и начала спускаться с веранды.
Волантис хмыкнул и вернулся к своей торбе, продолжать
укладываться. Делал он это не спеша, обстоятельно, и при этом
что-то тихонько напевал себе под нос. Поэтому он не сразу заметил,
что Батен проснулся.
Батен открыл глаза, почти сразу, как только мама Корви ушла к
себе вниз. И тут же прикрыл снова.
Солнце сияло во всю силу и слепило даже сквозь переплетения лоз
вокруг беседки. Проморгавшись и сообразив, что уже проснулся, Батен
сел в покачивающемся гамаке и потряс головой. Надо же, какая чушь
может присниться на новом месте с непривычки. Впрочем, говорят,
покойники снятся к счастью, а то, что он видел во сне отца и,
кажется, деда, он помнил отчетливо. Это уже целых два покойника
выходит.
Батен огляделся. Волантис, стоя на корточках к нему спиной,
собирал свою постель; гамак Груса так и остался не разобранным; на
столе, накрытый тонкой тканью, стоял поднос с какой-то едой.
Светило солнце, ветер шелестел в лозах, щебетали птицы, с площади
внизу раздавались голоса; все было нормально, спокойно. Буднично.
Но Батена никак не оставляло странное ощущение ото сна: словно он
упустил в нем что-то важное, нужное, необходимое ― но что? Он
силился вспомнить, однако кроме странного щемящего сожаления ничего
не чувствовал.
― Проснулся, парень? ― Волантис сложил постель в свою торбу,
свернул гамак и присел на скамью возле стола. ― Ну и спать ты,
однако. Я уже час, как поднялся, кучу дел успел переделать, а ты
все дрыхнешь. Может, права мама Корви ― ты и впрямь какой-нибудь
грешник, раз твоей душе так долго собой заниматься приходиться.
― Значит, это была мама Корви? ― невольно воскликнул
Батен.
― Так ты не спал? ― удивился в ответ Волантис. ― А чего тогда
не...
― Нет, нет, ― поспешно перебил его Батен. ― Я спал, только
приснилось что-то... А зачем она приходила?
― По твою душу грешную и приходила, ― сказал золотарь. ― Давай
быстро умываться, пожуем ― и пойдешь к ней, формальности
утрясать.