Делать нечего, кучер опустил тормоза; передние всадники конвоя
едва не натолкнулись на карету.
— Пожалуйста, ваше высочество, — с ядом в голосе произнесла
госпожа Шаула, — можете идти погулять.
Гомейза и Адхафера выскочили вслед за Эйли.
— Эта старуха просто жить не дает, — шепотом пожаловалась юная
графиня, когда они отошли от кареты.
— Я так просила разрешить мне ехать верхом хоть пару часов в
день,— вторила ей Гомейза, — так нет же! Неприлично, видите
ли...
Эйли ее не слушала. Что там ссоры между Гомейзой и госпожой
Шаулой! Эйли наконец увидела настоящие деревья. Они стояли как
колонны, огромные шершавые колонны с растрескавшейся корой; в
высоте, в сплетенных кронах пели птицы — там, наверху, была жизнь,
здесь же, в полумраке, куда с трудом пробивались лучи солнца, все
было мертво: ничто не могло жить здесь, кроме разве что насекомых и
каких-нибудь сороконожек. Ни одно растение не пробивалось сквозь
толстый ковер павшей хвои, и даже семена из собственных шишек
настоящих деревьев не могли превратиться в маленькие подобия своих
родителей — здесь ничто не вырастет до той поры, пока не придут
люди с топорами и не срубят эти великолепные вековые деревья.
Да, оценить это чудо по достоинству мог разве что таласар.
— Действительно большие деревья, — произнесла Гомейза,
равнодушно жуя яблоко. — У нас на Краю сосны красивее. Они
так изящно изгибаются — всю бы жизнь смотрела...
Эйли присела и подобрала маленькую круглую шишку, растопырившую
свои чешуйки.
— Зачем она тебе? — удивилась Гомейза.
Эйли посмотрела на шишку и, вздохнув, бросила ее подальше. Нет,
эти имперцы совершенно ничего не понимают. Она провела рукой по
стволу и печально пошла к карете. На обочине дороги солнца попадало
больше, и здесь было немного зелени. Гомейза немедленно
нарвала каких-то цветочков, но их пришлось выбросить, потому что
госпожа Шаула увидала, как с их стеблей капает густой млечный сок.
Эйли тоже досталось — она, оказывается, вымазала руки в смоле. Пока
их оттирали платком, смоченным в одеколоне, карета, набирая ход,
помчалась по лесной дороге дальше.
Столица возникла внезапно: вдруг по обе стороны кареты
замелькали огороды, домики, ремесленные слободы, потом начался
огромный парк — и было видно, что это парк, а не лес, потому что по
аллеям в открытых колясках катались разодетые дамы, а блестящие
кавалеры сопровождали их верхом на тонконогих нервных лошадях.
Затем карета покатилась по мощеным городским улицам, и дома вокруг
были уже другие: многоэтажные, из камня, с могучими фигурами,
поддерживающими портики и балконы, с окнами в две сажени высотой, с
затейливо извитыми литыми оградами.