— Любопытство не украшает благородную девицу, — заметила
фрейлина.
Эйли отвернулась и украдкой показала язык стоявшему на часах
алебардисту. Тот не окаменел еще окончательно от придворной жизни —
у него дрогнули ресницы и чуть напряглись губы под тоненькими
щегольскими усами.
Адхафере, видно, на роду было написано стать придворной
красавицей: все правила этикета, о которых толковала
фрейлина-наставница, были будто специально для нее писаны. Она
применяла их так, словно надевала точно по руке скроенную
перчатку, и так же как перчатки, они ей подходили. Эйли же
подчинялась правилам только по необходимости: нельзя, в самом деле,
чтобы эти имперцы думали, будто таласская княжна — дикарка.
Вечерами Эйли часто оставалась одна: обе девицы и госпожа Шаула
уходили на балы, которые происходили то в одном, то в другом крыле
дворца. Эйли, хотя вовсе не стремилась к этому, не могла попасть
туда по той причине, что не была еще представлена
Императрице-Матери; представить ее могла только Жена Императора, а
та не торопилась возвращаться из своих любимых поместий на реке
Дерамин. Как ни странно, но Адхаферу и Шаулу Императрице-Матери
представили, словно забыв то обстоятельство, что они состоят в
свите княжны Сухейль. Оказалось совершенно достаточным, чтобы
кто-то из Хортов представил своих родственниц как просто прибывших
ко двору. А Гомейзе и вовсе никакого представления не понадобилось
— простое, неименитое дворянство веселилось вроде бы и на том же
балу, но не в залах, а во дворе или верандах. Эйли такое положение
дел совершенно не устраивало. Не потому, что она так стремилась
участвовать в дворцовых увеселениях — к тому же оказалось, что ей,
по малолетству, на балах разрешат находиться не более получаса,
после чего будут отправлять спать, — просто не привыкла она сидеть
взаперти.
Однако таласарка всюду найдет себе развлечение; в одном из
сундуков у Эйли лежала хорошая шелковая веревка, да и с любимым
костюмом она расставаться не собиралась, поэтому стоило ее
спутницам вечером исчезнуть, как она быстро переодевалась в
короткие темно-синие штаны, вышитую шерстью рубаху и
отправлялась гулять по стенам, крышам и башенкам Великого Дворца,
стараясь никому не попадаться на глаза, что чаше всего ей
удавалось: кто же будет смотреть на стены и крыши кроме охраны, в
мирное время чисто формальной.