Разбирательство получилось быстрым. Объяснительная, штраф и требование вернуться к работе. Как досидела до утра, Куна не помнила. В ушах стоял крик Регины, по спине ползли тараканами взгляды сменщиц, а руки окончательно перестали слушаться. Звонки с неё старшая смены перекинула на других диспетчеров, оставив только мониторинг рейдов. Волею несуществующих богов больше ничего не случилось, но из диспетчерской Куна вышла, едва переставляя ноги.
Пользуясь безветрием, на Равэнну опустился смог. С первым же вдохом в лёгкие попал дым из труб завода и заставил морщиться от едкого запаха гари. Светило не смогло пробиться сквозь плотную завесу. Город застрял между ночью и днём в серой каше бесконечных сумерек. Куна брела сквозь неё мимо автобусной остановки, не замечая пустых улиц и одиноких машин.
Рабочий пригород жил в ритме гудков завода. Цзы’дарийцы накатывали волной прилива к его проходной в начале смены и растворялись в серых одноэтажных бараках к концу. Малый круг кровообращения Равэнны никогда не останавливался. Он отравлял город до тяжёлой отдышки и землистого цвета лица.
Мать стояла на пороге дома, кутаясь в халат. Окно на кухне слабо мерцало. Работала телевизионная панель.
– Что случилось? Ты почему задержалась?
– Пешком шла, – тихо ответила Куна. – Прогуляться захотелось. Аврелия спит?
– На кухне сидит, генерала слушает, – скороговоркой ответила мать и поймала Куну за локоть. – Что случилось?
Бесполезно прятать взгляд и врать, что всё хорошо. На лице подсыхали дорожки от слёз, и нос покраснел.
– Меня оштрафовали на работе. Жалования за эту неделю не будет. И за следующую тоже.
Ещё пару циклов назад, когда Куна приносила табель с низкой оценкой, мать тяжко вздыхала, цедила сквозь зубы про тупоголовость и лень, а сейчас просто молчала. Стояла в дырявых тапках на ступенях крыльца и смотрела в сизую дымку раннего утра. Худая, как боевой посох. Серость рабочего квартала давно проникла ей под кожу, высушила волосы до тонкого хвостика на затылке и навсегда осталась тёмным контуром на лунках ногтей.
– В дом иди, – сказала мать, отвернувший от старшей дочери. – Завтракать будем.
В прихожей пахло травяным отваром. Ромашку и цветки липы женщины выращивали на клумбе во дворе. Потом сушили и заваривали, чтобы сэкономить на растворимых напитках. Горячее питьё помогало глотать пшено. Перебивало его надоевший вкус. Аврелия сидела на стуле, почти уткнувшись носом в экран, где с трибуны выступал перед кадетами одного из многочисленных училищ Наилий Орхитус Лар: