Эта мысль Достоевского непосредственно восходит к православной аскетике, согласно которой смирение – прямой и главный антипод гордыни. До знакомства с Соней Раскольников ничего не знал об этом, будучи уверенным, что человека делает сильным «необыкновенность». Такой человек не имеет права терпеть зло и несправедливость и должен бороться с ними, устанавливая себе правила и пределы борьбы. Раскольников определил для себя таким пределом страдания невинных детей: «А ведь дети – образ Христов: «Сих есть царствие Божие». Он велел их чтить и любить, они будущее человечество…» [6; 252]. Цитата Писания тем, кто только что почти смеялся над верой несчастной «юродивой», вводит в роман проблему теодицеи, и тень Ивана Карамазова встаёт за плечами Раскольникова: «Я не Бога не принимаю, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять» [14; 214]. Теодицея обнаруживает главное духовное различие между Раскольниковым и Соней – они оба любят людей, желают им добра и хотят сделать мир лучше, но пути их противоположны: «сила и власть» и «любовь и смирение». На личном опыте Раскольников постиг ошибочность своего пути и сейчас неясно почувствовал, что в Соне заключена какая-то великая правда, которая выше всего того, во что он верил и чем жил всё последнее время. Поэтому он готов научиться этой правде и делает первый шаг ко спасению, обещая Соне завтра сказать, кто убил Лизавету. Этим обещанием Раскольников сознательно отрезает себе путь назад, потому что лгать он не может. Пусть он смог смириться и преклониться лишь перед Соней, но этого достаточно, чтобы начала разрушаться броня гордыни, сковывавшая его душу всё последнее время. На другой день Раскольников снова приходит к Соне, понимая, что только она может повести его дальше по пути спасения: «Так не оставишь меня, Соня? – говорил он, чуть не с надеждой смотря на неё» [6; 316]. И кроткая Сонечка принимает на себя бремя ответственности за душу любимого человека: «Что вы, что вы это над собой (курсив наш. – О. С.) сделали!»[44] [6; 316]. Она вдруг забыла о своей подруге, убитой Раскольниковым, о сумасшедшей Катерине Ивановне и голодных детях: «Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете!» [6; 316]. Перед такой любовью не устоит никакая гордыня: «Давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило её. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах» [6; 316]. Господь возвращает Раскольникову «слёзный дар», просветляя его сознание до детской чистоты, и с этого момента власть любви Сони над его душой необорима, теперь уже она указует ему путь: «Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрёстке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: «Я убил!» Тогда Бог опять тебе жизни пошлёт» [6; 322].