Знаменитый коньяк пили недели через две, под вечер, по случаю очередного скачка нефтяных цен на мировых биржах. Как всегда, чужеземный напиток больше дал, чем взял, и накрыло выпивавших теплой волной душевного разговора.
Поднимали тосты за поток в трубе (да не иссякнет сила его!), за благоприятное стечение обстоятельств, за тех, кому довелось с умом и талантом родиться в России.
Приняли предложение Марии Застраховой: решили нанять служебный автобус для жителей дома, выезжающих на службу в город; утвердили утренний и вечерний графики, определили маршруты.
Недолго спорили, поднимать ли уже со следующего месяца арендную плату узла, и – соответственно – повышать ли зарплаты всем, кроме немощных и детей, – и договорились о прибавке.
Обсуждали благоустройство двора и близлежащих территорий: не стоит ли, по теплу, высадить новые деревья вдоль оврага, разметить велосипедные дорожки, обновить урны и лавочки, оборудовать, наконец, приличную парковку неподалеку – ведь многие в доме номер девять на Завражной восстановили, отлюксовали, а некоторые и сменили машины?
Муса был деловит, напорист, то и дело хватался за калькулятор. Застрахов, выпивший пива с коллегами еще днем, по первому солнышку, много шутил и хохотал громче обычного. Шафиров казался погружен в глубокую задумчивость: кивал, соглашаясь с соседями, и, вопреки привычке, не развлекал их разговорами об именитом коньячном доме, к которому принадлежал сам Франсуа Рабле.
А потом отставил недопитый бокал и признался, глядя в окно, что опять помутилось сердце его, словно тенью. И вроде бы дом богатеет, и люди при деле, а груз за плечами как будто не убавляется. И почему-то не тревожит уже ни явление Хозяина, ни соглядатаи, ни те, кто приходит от обхода земли, – но что-то другое. И, кажется, деньги отданы в рост, и жизнь вошла в ровное русло, и рынок устоялся, а не отпускают по ночам сновидения, как бывает при множестве забот…[96]
«Дело понятное, весеннее, – сказал Муса, помолчав. – Сладок, говорят, лишь сон трудящегося, мало ли, много ли он съест, а пресыщение не дает уснуть богатому[97]. Да только у нас забот хватает, и грех нам предаваться унынию, а правильней будет заполнить дни трудами, и рассеется печаль, как туча весной».
Застрахов разлил всем еще понемногу.
«Странные люди, – усмехнулся он. – Те, кому выпало с умом и талантом родиться в России. Не умеют радоваться. И в светлые дни привыкли ждать беды. А чего её ждать, чего бояться? Сама найдет, когда надо, и сама догонит.