Потом, когда тело мое пошло на поправку, тоже было страшно.
Осознать, что смотришь на мир глазами маленького ребенка, и мир
этот совершенно точно не твой – то еще испытание для душевного
здоровья. Но все это время меня поддерживала искренняя, жертвенная
забота родителей. Я видел, как не спит ночами мать, как отец каждую
свободную минуту тратит на то, чтобы посидеть со мной, как они
придумывают все новые способы чтобы меня порадовать. С какой
тревогой и затаенной надеждой смотрят на строгого доминуса-доктора,
бывавшего у нас почти каждый день. Там, откуда я здесь появился,
волей ли богов или благодаря какой-то случайности, этого у меня не
было. Я не могу сказать, что был несчастен. Жизнь моя в том мире
складывалась относительно благополучно – и даже, если быть
откровенным, была более сытой и спокойной, но я ни разу не пожалел,
что оказался здесь, в теле маленького умирающего ребенка. И ни
голод, ни принадлежность к пораженным в правах «неблагонадежным»
гражданам, не заставят меня изменить свое мнение, ведь там, в
прежнем мире, у меня не было отца и матери. Точнее, были, конечно –
откуда-то же я появился, но я их никогда не знал. От меня
отказались сразу после рождения. Не знаю, наверное, у них были
веские причины, чтобы это сделать. Я давно перестал винить ту свою
мать и отца. Еще до того, как сам перенесся в эту реальность, а уж
после... Возможно, именно благодаря тому, что не знал родительской
любви в прошлой жизни, здесь я особенно остро оценил, какое это
счастье, когда у тебя есть семья.
Я так никогда и не узнал, что же произошло с настоящим хозяином
тела, в котором оказался. Ни следа воспоминаний, ни одной привычки,
ни одного рефлекторного движения не осталось от моего
предшественника. Впрочем, много ли привычек бывает у семилетнего
ребенка? Что бы ни случилось с маленьким Диего, здесь его больше не
было. Потому и чувство вины за то, что занял чужое место исчезло
очень быстро. Раз случившееся – не мой грех, то лучшее, что я мог
сделать – это отплатить добром за ту любовь, которую щедро дарили
мне Мария и Винсенте Ортес, мои родители.
Сначала было непросто. Мне не только пришлось заново учить язык
страны, в которой оказался. Помимо языка есть еще множество
мелочей, которые должен знать любой, и даже нежный возраст не
является оправданием незнанию этих деталей. Я не знал расположения
комнат в доме, не умел пользоваться простейшими бытовыми
предметами. Да что там, мне пришлось заново учиться есть. В семьях
аристократов принято обучать детей этикету с ранних лет, так что
мой ступор при виде многочисленных столовых приборов был очень
заметен. Думаю, родителям нелегко дались эти несколько месяцев моей
адаптации, и наверняка они ужасно боялись, что я так и останусь
«дурачком», но ни разу за все это время на меня не повысили голос,
и ни разу я не увидел в их глазах разочарования. Только тревогу.
Впрочем, постепенно, по мере «выздоровления», эта тревога исчезла.
Уже потом, спустя несколько лет я узнал, что меня все-таки
проверили однажды. Отец рассказывал, что через неделю после того,
как я встал на ноги, меня отвели в храм
Гекаты