– Где он? – потребовал Мунаг.
– Кто? – не поняла мама.
– Твой Шооран только что зарезал
любимого сына одонта.
– Неправда! – крикнул Шооран. – Я
никого не резал!
Мунаг, только теперь заметивший
Шоорана, шагнул к нему, выдернул из‑за пояса у мальчика нож,
осмотрел верноподданнически затупленный край.
– Ты не врёшь? – спросил он с
угрозой.
– Честное слово. Они хотели бить меня
палками, а я их только пугал. Они первыми схватили меня…
– Ты клянёшься, что на наследнике нет
ни единой царапины? – Мунаг приблизил к лицу Шоорана бешеные
глаза.
– Как перед Ёроол‑Гуем, – подтвердил
Шооран.
– Где накладка? – Мунаг протянул
ладонь.
Шооран покорно достал спрятанное
лезвие. Глаза у мамы расширились, она испуганно зажала рот
рукой.
– Иглы! – потребовал цэрэг.
– В ручке, – Шооран кивнул на
нож.
Мунаг отковырнул затычку,
удовлетворённо хмыкнул и пересыпал смертельные занозы в рукоять
своего кинжала. Мама издала судорожный всхлип. Увидев тайный
арсенал сына, она была готова поверить, что он действительно
ворвался на сухой оройхон и зарезал не только любимого сына
наместника, а всех его детей, жён, слуг и самого одонта вместе с
ними.
– Сиди здесь! – приказал Мунаг и
быстро вышел наружу.
– Я не хотел его трогать!.. – горячо
зашептал Шооран. – Я даже в нойт его не скинул, хотя они заставляли
меня целоваться с авхаем…
– Одонт всё равно не поверит, –
выдавила мама сквозь побелевшие губы.
На улице зычный голос Мунага
проревел: «Я тебе покажу, как ходить с ножом!» – потом послышался
звук удара и плач Жаюра – малолетнего сына Саригай. Мунаг вернулся
в палатку. В руке у него была детская игрушка – ножик из
высушенного листа хохиура. Лист был жёлт и полупрозрачен, но
костяное лезвие напоминал слабо.
– Не знаю, смогу ли что‑нибудь
сделать для вас, – произнёс Мунаг в раздумье, – но попробую. Мне
тоже не хочется, чтобы о моём оройхоне шла дурная слава. Запомни, у
тебя никогда не было ни ножа, ни игл, а только эта штучка. А теперь
идём – одонт приказал доставить тебя к нему.
* * *
Одонт Хоргоон был наместником
сияющего вана на самой западной окраине его владений. Провинция,
отданная под управление Хоргоону, была до обидного мала – всего два
сухих оройхона, а причиняла бед и волнений больше, чем любое
обширное владение в центре страны. Ведь, кроме приносящих радость
сухих земель, ему приходилось следить за четырьмя мокрыми и тремя
огненными островами. В мокрых оройхонах, хоть они и считались
покорными, никакого порядка не было, жители там шатались, где
хотели, и немногим отличались от мятежников и изгоев. По ночам на
сухие края набегали шайки грабителей, вооружённых костяными пиками
и режущими хлыстами из уса членистоногого парха. По этому страшному
оружию грабители называли себя «ночными пархами». Они уносили с
собой всё, даже то, что, казалось, невозможно сдвинуть с места, а к
утру исчезали неведомо куда, словно проваливались в шавар. В
провинции, где мокрых оройхонов насчитывалось вдвое больше, чем
сухих, бороться с грабителями было крайне трудно. К тому же мешала
скудость средств – власти выделили одонту совсем небольшой отряд:
двойную дюжину цэрэгов и позволили, если понадобится, вооружать и
содержать ещё сколько угодно воинов, но… за свой счёт. А какие
могут быть доходы с двух оройхонов? Только‑только обеспечить
сносное существование, о том, чтобы состязаться в роскоши с
правителями центральных земель – и речи нет. Где уж тут вооружать
цэрэгов за свой счёт… Во всех делах приходилось опираться лишь на
казённых воинов, гонять их по всякому поводу, и командиры дюжин,
должно быть, костерили в душе доблестного одонта, да пребудут его
ноги вечно сухими.