– Мышка, мышка, засоси! – услышал он
детский голос.
Мальчуган от силы лет трёх, очевидно,
сбежавший из‑под присмотра, влез в глубокую лужу и сосредоточенно
топтался на месте, глядя, как замешенная на нойте жижа затягивает
его буйи. На чумазой физиономии сияло блаженство, вызванное
запрещённой и потому особенно притягательной игрой. Нойт поднялся
ему выше колен, но игрок не замечал, что сам уже не сможет
вырваться из объятий цепкой мышки, и радостно продолжал увязать всё
глубже.
– Эге! – сказал Энжин. – Да так ты
вовсе утонешь. Ну‑ка, герой, вылезай!
Он шагнул в грязь и, ухватив пацана,
выдернул его из жадно чмокнувшей ямины. Мальчуган обиженно
заверещал.
– Бутач, ты опять за своё?.. – На
поребрик с сухой стороны выбежала молодая женщина. Она приняла
орущее сокровище из рук Энжина, начала сбивчиво благодарить
его.
– Ладно… – отвечал Энжин. – Мне это
ничего не стоило, я и так с ног до головы в грязи.
Но женщина уже подхватила корзину и
повела Энжина на сухую сторону к большой палатке, стоящей рядом с
поребриком.
– Вы обязательно поедите с нами, –
говорила она, – и переночуете. А иначе вам негде будет. Вы знаете,
этот неслух проворней тукки, уследить за ним невозможно. Один раз
он уже чуть не утонул в нойте – и лезет снова. Просто не знаю, как
и быть.
Энжин сидел, слушал болтовню женщины,
продолжавшей что‑то ловко делать по хозяйству. Ему казалось, что он
попал домой и больше никуда не надо идти.
В волосах женщины матово сияли
драгоценные украшения: сделанные в виде полумесяцев заколки из
кости бледного уулгуя. И Энжин подумал, что надо быть не только
очень богатым, но и очень уверенным в себе человеком, чтобы
позволить жене носить такую роскошь среди бела дня. Бледный уулгуй
был редчайшим зверем, добыть его казалось просто невозможно. В
отличие от чёрного бледный уулгуй был невелик, жил не в далайне, а
в шаваре, в нижнем ярусе, полностью залитом нойтом, близко к выходу
никогда не показывался, даже во время мягмара. И, уж конечно, Энжин
и не слыхивал, чтобы кто‑нибудь мог справиться с бледным уулгуем в
одиночку. Бляшки со щупалец зверя шли на женские украшения, хотя не
у всякого одонта любимая жена могла расшить талх радужными
костяными кружочками. А вместо коронного обруча в теле малого
уулгуя находили два белых полумесяца. Их‑то и увидел илбэч в
волосах собеседницы.