* * *
Шооран, замерев, слушал рассказ
старика. Оба они потеряли счёт времени, не замечая, что сквозь
потолочные отверстия пробирается жёлтый утренний свет.
– Я оказался, в который раз, трусом,
– тяжело говорил старик. – Я никого не привёл, потому что понял:
такой человек не станет скрывать тайну и радоваться ей в одиночку.
Каждый месяц, собрав урожай, я хотел идти за ними, но оказался
храбр лишь в мечтах. Я прособирался десять лет.
Старик замолчал и, вернувшись из
прошлого, взглянул на Шоорана. Мальчик сидел неподвижно, между
застывших пальцев изгибалась синяя жемчужная нить. Почувствовав
взгляд старика, Шооран поднял голову и произнёс:
– Это мамино ожерелье.
– Ты пришёл сам, – сказал старик. –
Спасибо тебе. И прости меня за всё, что я не сделал.
Старик встал, повернулся к окну.
– Вот и утро, – сказал он. – Если
верить Ёроол‑Гую, то до вечера я не доживу, а у меня ещё немало
дел. Всё‑таки я илбэч и обязан строить, даже если это покажется
кому‑то бессмысленным. Я должен продлить мёртвую полосу в глубь
далайна. Это не ради Тэнгэра и его стены, не думай. Возможно,
когда‑нибудь ты поймёшь, почему я пошёл именно туда, хотя лучше,
чтобы ты этого так и не понял. Если я не вернусь, то всё здесь
твоё. Особенно береги это. – Старик выдвинул из‑под кровати
сундучок и достал тонко выделанный кусок кожи. – Смотри, это карта
мира. Вот далайн, а это оройхоны. Я не уверен, правильно ли здесь
изображена страна добрых братьев, но это и не очень важно. Главное,
что далайн вовсе не так велик, как кажется, когда стоишь на
побережье. Илбэчи прошлых времён постарались на славу, а ведь их
было всего четыре или пять человек! Остальные после первого же
оройхона были схвачены Многоруким или растерзаны благодарной
толпой. Но чаще всего илбэч рождался, жил и умирал, даже не
догадываясь о своём даре, а может быть, и не увидев далайна ни разу
в жизни. Это неправда, что илбэч рождается редко. Не было ни одного
дня, ни одной минуты, чтобы где‑то не жил илбэч. Просто он сам не
знает, кто он. Поэтому я и рассказал тебе это, чтобы ты… чтобы люди
знали. Хотя, возможно, я ошибаюсь, и всё зря.
Старик достал буйи и кисло пахнущий
жанч, переоделся. Шооран, забившись в угол, следил за ним. Потом
попросил:
– Не надо уходить.
– Я илбэч, – ответил старик. – Я
должен. Я боюсь умереть в постели, потому что мне кажется, что
тогда огонь достанется случайному, ничего не знающему человеку. А я
хотел бы отдать его тебе, хотя ты и проклянёшь меня за это. Не знаю
только – возможно ли такое. И ещё. Два‑три месяца не выходи на
мокрое. Многорукий будет наведываться сюда часто.