Ляне нравилась ее одежда, но прямо сейчас девушка прекрасно
видела, что мачеха пытается всячески выделить дочь на фоне
падчерицы. Южный кафтан был одеждой скорее практичной, чем
красивой. В таком халате и мужчины, и женщины выглядели примерно
одинаково. Из-за кроя и широкого пояса терялся хоть какой-то намек
на женственность.
Мысленно Эмилянь покачала головой. Она и не собиралась отвлекать
хоть сколько-то взглядов на себя. Ей хотелось лишь увидеть что-то
новое, полюбоваться достопримечательностями, а после вернуться
домой, в родной уезд, где знаком каждый житель, каждый дом и даже
мелкий придорожный камень.
Девушке очень хотелось объяснить все это госпоже Гоам, но Ляна
предпочла промолчать. Мачеха морщилась от одного лишь звука голоса
Эмилянь, так что не стоило раздражать ее, вклиниваясь в беседу. Но
спроси кто-нибудь девушку, она бы все объяснила, а еще попыталась
бы вразумить родных, напомнив, что отец, прежний глава рода, умер
лишь несколько месяцев назад. Семье стоило больше думать о
соблюдении траура, а не о сватовстве Сурри.
Ляна не отрицала, что принесение вассальной клятвы — дело важное
и обязательное, но Дашан поспешил, высказав надежду выдать сестру
замуж. Господин Гоам был главой целого уезда, человеком многих
заслуг, любимцем князя, главой охраны ныне покойного второго принца
Аталийской империи. Семье следовало соблюдать траур хотя бы год, а
то и все три, как того требовало уважение к покойному.
Сама Ляна хотела целый год носить белые одежды — строгий траур
по отцу. Дома этому никто не противился. Но в Город Трех Ветров
госпожа Гоам велела девушке взять лишь обычную одежду, считая, что
не стоит наводить окружающих на печальные мысли цветом одеяния.
— Причешите ее, — покосившись на Ляну, велела госпожа Гоам, и
девушка вздрогнула, подумав, что женщина заметила ее задумчивый
взгляд. — Постарайтесь. Я не хочу, чтобы цвет волос был слишком
заметен.
Ляна вновь мысленно вздохнула. С первого дня в доме семьи Гоам
Эмилянь слышала в свой адрес лишь упреки. Госпожа озвучивала их при
всех, но так, чтобы этого не слышал господин. Ляне доставалось и за
мать, и за цвет волос, и за цвет глаз, и за красоту. А теперь,
когда не стало отца, мачеха без оглядки ругала Ляну с утра и до
вечера.
— Вот же… — прошептала госпожа, недовольно посматривая на
Эмилянь. — Свалилась на мою голову. Бестолковая.