Но и через несколько минут уснуть не вышло. То ли из-за книги,
то ли из-за погоды накатила такая тоска, что я продолжала
ворочаться в кровати.
– Спи… – повторила я, но вместо того, чтобы плотнее зажмуриться,
села и глубоко вздохнула, осматриваясь по сторонам.
В спальне все было на своих привычных местах. Там же, где и все
последние годы. Но знакомая обстановка загоняла в еще большую
тоску. Внезапно захотелось переделать спальню. И переклеить
обои.
– Особенно обои! – резко разозлившись, воскликнула я.
В бледных утренних сумерках те выглядели серыми, но я-то знала,
что стены моей спальни вот уже двадцать лет оклеены самыми розовыми
обоями, какие только смог разыскать мой отец. Ему казалось, что это
идеально подойдет его дочери. Я же… Уже в десять я стала постепенно
менять обстановку. После долгих уговоров отец купил мне другую
кровать, без нарядной резьбы, а после удалось заменить палас,
раздражавший изображением пышного цветения роз. В прошлом году я
выторговала себе новые шторы. Лишь со стенами найти подход к отцу
никак не удавалось – рейян Новак упорно отказывался от
таких переделок. Единственной вещью, выбросить которую мне не
хотелось, была лампа – тяжелая, чуть странноватая из-за своей
неправильной формы. Всякий раз казалось, что лампа потешается над
смотрящим, снова и снова складывая кусочки стекла иначе.
Я могла понять отца: ремонтом в доме вскоре после свадьбы
занималась моя мать, а он упорно хранил о ней светлую память,
удивительно легко простив ей и увядшую любовь, и развод, и
последующий новый и счастливый брак, в котором для нас не было
места.
Я к родительнице не питала обиды, лишь легкую горечь, да и ту
исключительно из-за отца. Я вообще едва помнила мать – рейяна
Новак, вернув себе девичью фамилию Бляхеская, укатила в
курортный Лиен больше пятнадцати лет назад и в моей памяти
осталась образом высокой стройной блондинки. У нее были прохладные
руки, нежная светлая кожа и очаровательная улыбка. Она жила в
вечном облаке аромата фрезии и свежескошенной травы.
Сколько я не пыталась, не могла как следует вспомнить ее лицо,
лишь ощущение чего-то легкого, весеннего и яркого. Только какие-то
детали. Хранившиеся дома фотокарточки мало утешали. С них на меня
взирала чуть отстраненная и не слишком красивая молодая женщина,
очарование которой таилось в улыбке, взгляде, повороте головы,
осанке и идеально подобранном фасоне ныне чуть старомодных платьев.
Связи с этим человеком я не ощущала, как не чувствовала тоски и
пустоты в душе. Отец всегда значил для меня больше, и очень
старался, чтобы я легче перенесла развод родителей.