– Для тактических задач, я думаю, надобно разложить на столе карту-верстовку, – сказал Урфалов. – А вот, что касается нашей дружинной лавочки, то она, мне кажется так, – не знаю, как кому другому, – цели совсем не достигает. Изволите видеть, ополченцев много, а лавочка одна. Сколько там народу толпится по утрам, чтобы булку какую себе достать, и так и уходят ни с чем…
– Почему опять и появились у казармы бабы, – досказал за медлительного Урфалова нетерпеливый Кароли.
– Я уж об этих бабах докладывал коменданту, – посмотрел тяжело на него Генкель. – Приказано опрокидывать бабьи корзинки и баб от казармы гнать!
– Так, я видел, делают ингуши из комендантского правления, только не знал, что это по вашему предложению, – по обыкновению отчетливо проговорил Пернатый. – А потом, должен я сказать, ведь и мы, офицеры, еще живем около казарм, а казармы не в городе ведь, и вот я посылаю денщика за булкой к чаю, а он мне: «Так что, ваше высокобродие, ингуши конные баб арапниками лупят, а булки лошадьми топчут!»
– Да, вот, в самом деле, как же так можно, а? Баб арапниками! И… и булок нет… даже и для господ офицеров! – устремил на Генкеля голубые глаза Полетика.
Ливенцев не знал этого. В последнее время он оторвался от общей жизни дружины. Но когда он представил конных ингушей, которые бьют арапниками баб, он вспомнил Казанскую площадь в Петербурге, толпу студентов, в которой был и он сам, и казаков с нагайками.
И, припомнив это, сказал взволнованно:
– Это черт знает что!
– Что вы сказали, прапорщик? – вдруг всей своей тушей быстро повернулся к нему Генкель.
– Я сказал: черт знает что! – раздельно повторил Ливенцев.
– Приказание коменданта города по-вашему – черт знает что? – воинственно выпятил бритый подбородок, подпертый еще тремя подбородками, Генкель.
Ливенцев почувствовал, как у него начало давать сбой сердце и зашумело в ушах, и он заговорил так же раздельно, как уже начал говорить:
– Я не знаю, под каким именно предлогом вызываете вы ингушей против простых и обыкновенных русских баб, которые находят себе честные средства к жизни, – раз, и несомненно полезны для жизни нашей казармы – два, так как обслуживают ее насущные нужды, но что я о-очень хорошо знаю – это то, что лавочка, заведенная вами, маленькая лавочка в подвале, не-до-ста-точ-на для населения наших казарм, – раз, и не-вы-год-на для этого населения, потому что не имеет выбора и повышает цены на все немудреные товары, – два!