– Значит, у баб дешевле, а? – спросил Полетика не Ливенцева, а капитана Урфалова.
– Изволите видеть, господин полковник, и дешевле, – так ратники находят, – и лучше будто бы…
– Тогда что же… тогда, значит, надо составить комиссию… гм… да, для этого, как ее… ну обследовать на месте, что там такое. А то, что в самом деле, лавочка-лавочка, а может быть, она никуда не годится! – решил Полетика.
– Я спрашивал лавочника нашего, сколько дает прибыли лавка, – он говорит: «Рубля три-четыре в день, вот и вся наша прибыль», – сказал Пернатый. – А между тем…
– Разве лавка наша из-за прибыли торгует? – перебил Генкель.
– Дайте договорить!.. А между тем цены там оказываются выше бабьих!
– Что же вы хотите сказать этим? – засопел Генкель, но Пернатый отозвался спокойно:
– Ничего, кроме того, что сказал.
– Я вижу, господа, что… э-э… как бы сказать… бабы… бабы – они необходимы… Но, впрочем, вот мы составим комиссию. Завтра уж в приказ это не попадет, – адъютант ушел по делу этого… поручика нашего… а вот послезавтра объявлю в приказе… Конечно, ведь ратников много, – куда же, к черту, одной лавочке справиться! Это правда. А теперь, господа…
– Господин полковник! Позвольте мне еще одно соображение в пользу баб, – перебил Полетику, сам того не заметив, Ливенцев. – Ведь эти бабы – кто же такие? Все – жены взятых на фронт наших солдат или вдовы уже убитых… Ведь идет война, колоссальнейшая из всех войн, известных истории. Не одно войско принимает в ней участие, а весь народ в целом! И бабы! Бабы тоже!.. Бабам надобно как-то жить, раз их мужья на фронте, или убиты, или в плену. У баб этих – дети. Бабы трудятся, пекут бублики или коржи, сидят с ними тут во всякую погоду, – зачем? Чтобы как-нибудь прокормить семьи тех самых, может быть, ратников, которых взяли отсюда и угнали в другие города! А мы почему-то их избиваем нагайками, топчем лошадьми их труд. А мы почему-то вывозим помои на свалки, а им не даем, – совсем как собаки на сене.
– Бабы вносят в казарму разврат! – крикнул, багровея, Генкель.
– Разве был хоть один случай такого разврата? – спросил Ливенцев.
– Сыпной тиф заносят в казарму бабы!
– Разве был хоть один случай сыпного тифа?
– Довольно о бабах! – крикнул Генкель.
– Когда командир дружины скажет, что довольно, тогда мы прекратим этот разговор, столь для вас неприятный почему-то! – вызывающе сказал Ливенцев.