Шалтай-Болтай сидел на стене
[15]
Оппозиция – увы…
Ругать оппозицию, смеяться над оппозицией, изобличать оппозицию во всех мыслимых и немыслимых грехах давно уже стало хорошим тоном. Особенно в средствах массовой информации. Особенно на телевидении. Даже не столько хорошим тоном, сколько непременным условием – вроде непременной, хотя бы одной, ссылки на Маркса и Ленина в былых работах на гуманитарную или научно-естественную тему.
Читаешь иного журналиста (бывает, и вполне серьезного), и пишет он о разгуле криминала, или о коррупции в исполнительной власти, или, допустим, о шалостях ГАИ. Пишет-пишет – и непременно «мазнет» Думу (оппозиционную). Или, на худой конец, «коммуняк». Или – прицельно – какого-нибудь ни в чем не повинного Бабурина.
Подобные экзерсисы и эскапады попадаются даже в литературоведческих статьях. И власть вроде бы не требует сегодня такого рвения – а вот поди ж ты! И деньги в печати считают, прежде всего – депутатские. И поездки – опять-таки депутатские. И ляпы языковые подмечают главным образом лишь у тех, кто в сторонке от исполнительной власти (за исключением Черномырдина, понятно, но тот, во-первых, по части ляпов рекордсмен, а во-вторых, прочубайсовские СМИ подспудно зачислили в оппозиционеры и его).
В таких условиях честный разговор о подлинных слабостях оппозиции, более того, о мнимости самой оппозиции – затруднен. Не потому, что «льешь воду на мельницу врага» – какие уж там враги, – а потому что поневоле начинаешь плясать под общую дудку.
Вспоминаю, как перед президентскими выборами звали меня, суля хорошие «ксероксные» деньги, послужить пером тем, кто не собирался проигрывать. Ты Ельцина не любишь, объясняли мне, но никто и не заставляет тебя писать за Ельцина. Ты напиши против коммунистов – их ведь ты тоже не любишь.
Вспоминаю и другое: как (в те же самые дни) поднялся на писательском собрании один мой добрый друг и ни с того ни с сего объявил, что ненавидит коммунистов и что всегда ненавидел их. Вот ведь и Топоров, неожиданно и некстати добавил он, раньше их ненавидел и только теперь полюбил товарища Зюганова.
Понимаешь, объяснил я ему после собрания, свобода, как я ее понимаю, заключается не в том, чтобы иметь возможность ругать коммунистов, а в том, чтобы, наряду с прочим, иметь возможность их не ругать.