И чувства отцвели, под ветром гнутся,
Все обнажая, их убор так скуден.
Давно прошла пора всех удивлений,
Предчувствий, вздохов, шепота и пыла,
Сереют, гаснут дни без озарений,
И мысль, как дождь: все было, было, было...
Все было? Но ведь осень согласилась,
И золото пожухло, и багрянец.
Жизнь засыпает. Небо огласилось
Прощальным криком, и морозный глянец
Покоя зимнего вот-вот накроет...
Но листья все равно куда-то рвутся.
Полет их краток, дождь все краски смоет.
Так почему ж они опять мятутся?
О, как порыв их бурный чист и нежен!
Печаль любви осенней сердце ранит.
Полет безумен, горек, тих и бешен,
Почти как смерть, последней тайной манит.
А королевна с шваброй вальсировать устала.
На кухне взбунтовались кастрюли, черпаки.
Вдруг супчик-затирушка пробулькал: "Соли мало"
И в ярости солонку разбил на черепки.
Вздохнула королевна и подошла к окошку,
Ей в башне стало скучно сидеть и день, и ночь.
Хоть помурчал бы кто-то... Не завести ли кошку,
А соловья-заику прогнать навечно прочь?
Но ветер-чужестранец стекло царапнул пальцем
И, проскакав по клену, уселся на листок.
Он вытащил подарок, встряхнув воздушным ранцем,
Какой-то красный бантик иль аленький цветок.
И, прикрепив на ветку, им поиграл немножко.
У королевны сердце вдруг екнуло в груди,
А он пропал из виду, учтиво шаркнув ножкой,
Но выдохнул тихонько одно лишь слово: "жди-и-и".
Посиделки котов на трубе теплотрассы,
Как всегда, открывает рыжуля- октябрь.
Мотька сядет с Маркизой,следом прочие массы
Наблюдать уходяще-шуршащую рябь.
А с бочка я притрусь. Может, мы одной крови?
У меня нет усов, впрочем, нет и хвоста,
Но уход в неизвестность волнует до боли.
Может, листья очнутся в саду у Христа?
Взглянет молча Маркиза с улыбкою Лизы,
Той, что Моной зовут в человечьем миру.
Ну, мяукни, что в рай всем нам выданы визы.
А иначе я как же без визы помру?
Но коты лишь смотрели, как падают листья,
Их глаза отражали последний полёт,
А молчание было мудрее, чем мысли,
Что среди этой осени кто-то умрёт.
Старуха-бедуха, скитаясь, жила
В своем замогильном краю.
Не звана была, но гнездовье свила
На сердце по душу мою.
И в лютую ночь ворошится она,
Ручищами трет и скребет.
Все сердце мое выскребает до дна
И песню гнусаво поет:
"Отчищу, отмою и двери замкну,
Половик постелю до угла.
Все щели замажу, все дыры заткну,
Чтоб соринка нигде не легла".