Всю ночь мое сердце скрипит, и трещит,
И кровью исходит больной.
А бабка в гнездовье шипит, верещит:
"Грязи-щ-ща у девки ш-ш-шальной".
И драит она, ковыряет она,
И продыху мне не дает.
Тупым косырем выскребает до дна...
Но утром душа запоет:
"Гляди-ка, бедуха, соринка на дне,
Не стели половик до угла.
Это зоренька улыбнулась мне
И на сердце живинкой легла".
В пятнадцать лет я покинула наш военный городок, в который
больше никогда не вернулась, как в детство.
Была слезой в той стороне,
Где память плачет обо мне,
И вот вплыла вчера, вчера
В те вечера,
Где гроздья звезд, как виноград,
Так сочно мякотью искрят,
И майский жук летит из рук
На светлый круг.
А я за ним влетела вслед
В свои пятнадцать южных лет.
Играй, звезда моя, свети,
Все впереди.
Здесь столько грез и жарких снов
С конфетным запахом обнов,
И сказочен их карнавал,
Я правлю бал!
Но ржавый скрежет часовой
Готовил свой прощальный бой,
И в никуда все вечера
Вчера, вчера.
А в той далекой стороне
Никто не плачет обо мне...
Лишь солончак, где был наш дом,
И в горле ком.
А июльские звёздные ночи
Припорошены стылой золой.
Дождь лопочет, чего-то пророчит
Или бредит, холодный, больной.
И, сливаясь с дождливостью этой,
Веря в то, что наш ритм совпадёт,
Заклинаю померкшее лето:
"Дождь пройдёт, боль пройдёт, всё пройдёт...".
В 1914 году 6 января в ночь, когда, по народному
поверью, перед утреней небо открывается, на вечере
в кабаре "Бродячая собака" Анна Ахматова была в шали,
где по черному полю кашемира отпечатаны красные розы.
В июле начнется Первая мировая война, затем две
революции, гражданская война и все остальные беды.
Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
(Осип Мандельштам)
Загадки тайные стихов...
Страшит их колдовская сила.
Не стук часов, не скрип веков -
Звучит пророческая лира.
Все в ней: начало и конец,
Предвосхищенье поворота
И скрытое родство сердец -
Разгадано вполоборота.
Июль, Февраль, Октябрь... потом.
Пока январь, пока все живы.
Но ворон наследил крестом,
Хоть не нашел еще поживы.
Уже объял и вмиг застыл
Всплеск вороного кашемира.
Крещеньем остужает пыл
Твоя пророческая лира.
Не жалость Лотовой жены,
А мудрая печаль Кассандры.
Обречены, осуждены...
Не ветра вой, а голос Карны.
Стихи вершатся в эту ночь,
И не нужны гаданья святок.
На черном, как беда и порчь,
Кровавой розы отпечаток.