Света. Посверкивают старомодные круглые очки в
архаичной металлической оправе. Пальцы судорожно мнут кружевные
манжеты чёрного строгого платья – сестру явно выдернули с какого-то
собрания.
Ларион. Ну, он ещё мальчишка. Хотя взгляд уже как у
настоящего волчонка.
Остальные – мелкота. Александр, Людмила, Виктор и
младшая Танюшка. Они ещё школьники.
Я вошёл последним. Полученная утром записка гласила,
что семья собирается в пять, и я не опоздал – но, похоже, остальные
успели раньше. Может, их и созывали пораньше?..
Никто не взглянул на меня. Даже отец.
Он заговорил, по-прежнему упорно не отрывая глаз от
скатерти, словно надеялся разглядеть там невесть что.
– Я взял на себя труд проинформировать остальных о
твоём решении.
Я попытался как можно более независимо пожать
плечами.
– Может, с этим стоило бы подождать, отец?
Я хотел, чтобы мой голос звучал твёрдо и уверенно,
но, увы, не получилось. С моим отцом, когда он в гневе, так
запросто не поговоришь.
– Нет, – на сей раз отец поднял глаза. Глаза у него
казались белыми от бешенства. – Нечего ждать и тянуть. Ты опозорил
всю семью. Всех нас. Говорю это не для тебя – тебе уже ничего не
поможет и тебя ничем не исправишь. Говорю для остальных, надеясь,
что смогу прибавить им хоть немного ума и понимания.
– Что это за спектакль, отец? – Я слегка возвысил
голос. – Даже если тебе не нравится моё решение…
– Твоё решение?! – взревел он. – Предательство – это
твоё решение?! Идти на службу к этим… этим… – отец потряс кулаком,
не находя, наверное, слов.
– Мы граждане Империи, отец. Новый Крым подписал
договор. Ты забыл, что там и твоя подпись?..
– Неужели ты думаешь, что мы хоть на минуту
смиримся?! Если бы мы тогда его не подписали, на месте Севастополя
осталась бы радиоактивная пустыня. И ни тебя, ни твоих братьев и
сестёр – никого не осталось бы в живых!
Я не нашёл ничего лучшего, как пожать плечами. Поймал
краем глаза взгляд Танюшки – голубые глаза стали похожи на озёра от
застывших в них слёз.
Мама сидела, по-прежнему не шевелясь. И молча
смотрела перед собой на сверкающе-пустую тарелку. Сегодня в ход
пошёл «торжественный» сервиз, который у нас доставали только в
особенных случаях: дни рождения, Рождество и так далее…
Сегодня, значит, тоже «особый случай».
Отец перевёл дыхание. Схватил графин с водой, налил в
хрустальный бокал, шумно выпил. Впечатал бокал в стол, вновь поднял
на меня глаза, и я вновь не выдержал его взгляда.