Я не
отвечаю, просто смотрю на проносящиеся мимо дома, границы районов
побогаче не настолько резкие, как у дальних. Когда они сменяются,
эйрлат словно пересекает невидимую черту, где стены становятся
грязнее, этажность — ниже, а улицы превращаются из широких лент
проспектов в трущобы. Это — мой мир, его остался в центре, и это
тоже надо понимать.
Чего я не
понимаю, так это с какой радости он сиганул за мной в
воду.
—
Почему?
— Почему —
что?
— Почему ты
это сделал?
К’ярд
хмурится.
— То есть
по-твоему я должен был просто стоять и смотреть, как тебя
убивают?
— Друзья
Ромины просто стояли и смотрели.
— При чем
тут я? — Его голос становится опасным, совсем как у
отца.
— Ну, вы
тоже вроде как… друзья.
— Она мне
никто, — резко отвечает он.
— Так же,
как М’эль?
Последнее
вырывается совершенно не в тему, но изменить этого я уже не могу.
Совершенно точно не могу, поэтому остается только мысленно называть
себя маруной и так же мысленно представлять, как отгрызаю себе язык
по самый корень. Определенно, падение с высоты отрицательно
сказалось на моих умственных способностях.
— Кьяна мой
друг, — неожиданно заявляет он.
— Ты
серьезно думаешь, что мне это интересно?
— То есть
для тебя в порядке вещей интересоваться тем, что не имеет для тебя
ни малейшего значения?
— Мне же
нужно было поддержать разговор, — последнее звучит с издевкой, и я
даже не представляю, откуда на нее силы берутся.
— Ну да, —
доносится справа. — Ты же у нас общаешься только с
избранными.
— Это ты
сейчас о ком? — хмыкаю я, по-прежнему не глядя на него.
— О парне,
с которым ты лизалась на берегу.
Пока до
меня доходит, о чем он говорит, я тупо пялюсь на город. Понимаю,
что летим мы уже над Четырнадцатым, и что К’ярду я совершенно точно
не говорила, где живу. Мысли о том, что об этом знают все, что все
знают больше меня, становятся последней каплей.
— Я. Ни с
кем. Не лизалась, — цежу сквозь зубы, яростно сжимая кулаки и
испытывая желание как минимум ему врезать. — Это парень моей
сестры.
— Да, я в
курсе.
— Она
пропала! — почти ору я. — Я пытаюсь ее найти, уже несколько недель
пытаюсь ее найти, и не могу!
После этого
в салоне воцаряется тишина. Такая громкая тишина, от которой звенит
в ушах, и мне снова хочется врезать — на этот раз себе, тоже до
звона в ушах. Она звенит во мне до той самой минуты, пока эйрлат
летит над Пятнадцатым. Пока опускается на моей улице, чуть поодаль,
потому что рядом с домом толком сесть не получится. Небо над морем
начинает светлеть, и в эту минуту я понимаю, что ключей у меня тоже
нет.