Он улыбнулся. Конечно, они с Рейн-Мари это обсуждали. Им очень хотелось слетать в Париж, увидеть внучку Флоранс, их сына и невестку. Увидеть новорожденного. Думая об этом, Гамаш неизменно дрожал от удовольствия. Сама мысль о том, что у его ребенка есть ребенок, казалась ему почти невероятной.
– Они выбрали имя, – небрежно сказала Рейн-Мари.
Но Гамаш знал свою жену, ее лицо, руки, тело, голос. И голос ее изменился.
– Расскажи. – Он отложил сыр и сплел свои большие выразительные руки на белой льняной скатерти.
Рейн-Мари посмотрела на мужа. При всем своем внушительном сложении он мог быть очень спокойным и сдержанным, хотя казалось, что это лишь усиливает впечатление о его силе.
– Если родится девочка, ее назовут Женевьева Мари Гамаш.
Гамаш повторил имя вслух:
– Женевьева Мари Гамаш. Прекрасное имя.
Это имя они будут писать на поздравительных открытках ко дню рождения и Рождеству. Неужели он услышит, как ее маленькие ножки топают по лестнице их дома в Утремоне, как она кричит: «Дедушка, дедушка»? А он назовет ее по имени, поднимет своими сильными руками и прижмет к теплому и безопасному местечку у его плеча, куда он прижимал самых любимых. Будет ли он когда-нибудь гулять с ней и ее сестренкой Флоранс по парку Мон-Руаяль и учить их своим любимым стихам?
Где тот мертвец из мертвецов,
Чей разум глух для нежных слов:
«Вот милый край, страна родная!»
[23]Как когда-то учил его отец.
Женевьева.
– А если будет мальчик, то они назовут его Оноре, – сказала Рейн-Мари.
Последовало молчание, потом Гамаш вздохнул и опустил глаза.
– Замечательное имя, Арман, и замечательный жест.
Гамаш кивнул, но ничего не сказал. Он уже спрашивал себя, что будет чувствовать, если это случится. Вообще-то, он подозревал, что так оно и будет, наверное потому, что знал своего сына. Они были так похожи. Высокие, атлетически сложенные, незлобивые. А разве сам он не испытывал желания назвать Даниеля Оноре? До самого дня крещения предполагалось, что мальчик будет зваться Оноре Даниель.
Но в конечном счете он не решился сделать это со своим сыном. Разве в жизни и без того было мало сложностей, чтобы еще идти по ней с именем Оноре Гамаш?
– Он хочет, чтобы ты ему позвонил.
Гамаш посмотрел на часы. Почти десять.
– Позвоню завтра утром.
– И что ты ему скажешь?
Гамаш взял руки жены в свои, потом отпустил их и улыбнулся ей: