дней у Николая появилась другая "мечтательная" тетрадка. На обложке – самолет и прежний
девиз. Достойно прожить жизнь, оказывается, значило совсем не то, что он думал раньше.
Первая тетрадь медленно, по листочку была сожжена. Но все было так ослепительно, что
старое не стоило ничего. Тогда же он решил: с глупостью, с заблуждениями покончено.
Бесполезно прочитанные книги забыть, напрасно прожитое время вычеркнуть, Он стал
зачитываться книгами о летчиках, настоял, чтобы мать выписала специальный журнал.
Летать захотелось страстно. Во сне он летал самыми разнообразными способами, которые
наяву оказывались смешными. Но и наяву он придумывал невообразимое. Школьная
библиотекарша поразилась как-то тому, что Бояркин добрый час сидел, разглядывая одну
картину, на которой мужик с крыльями, привязанными к рукам, летел вниз с колокольни.
Библиотекарша, глядя на торчащий вихор Николая, подумала, уж не будущий ли это
художник перед ней, а Бояркин в это время всерьез размышлял над тем, нельзя ли научиться
летать просто так, без всего, даже без крыльев. Дома пробовал тренироваться. Много раз
прыгал с табуретки, напрягая волю, чтобы хоть чуть-чуть задержаться в воздухе, и настырно
думал: "Все равно научусь". Земля не понимала его, и всякий раз притягивала к себе с
неизменной силой, но вера в возможность свободного парения осталась у Бояркина такой
сильной, словно ему по ошибке откуда-то из глубин эволюции достался птичий инстинкт, с
которым человеческое здравомыслие не могло сладить.
К этому времени мысль о смерти была уже постигнута, и однажды, снова
прислушавшись к страшным часам внутри себя, Николай перевел свою мечту в другую
плоскость. Ведь существует же теория Эйнштейна, которая обещает жизнь подольше, если
лететь в ракете со скоростью света. Правда, скорость эта была пока недостижимой, но не
достигнут ли ее к тому времени, когда он закончит школу, поступит в летное училище, а
потом в отряд космонавтов?
Но разочароваться пришлось очень скоро. Достаточно было вообразить прощание с
родителями, с друзьями, с Наташей, хоть та и не замечает его. Они смотрят на тебя уже как
на покойника, потому что твой полет будет длиннее их жизней. И ты их сразу всех увидишь в
последний раз. Вернешься – и не увидишь ни одного знакомого лица. От дома твоего и следа
не осталось, на вещи своего времени можешь взглянуть лишь в музее – они потрескавшиеся,