и говорить нечего, но именно тогда – в стиснутое время учебки, окончательно перестав
принадлежать себе, он ощутил неотложную потребность разобраться. Наверное, это было
своеобразным инстинктом самосохранения, потому что личность уже проступала в нем и
требовала определения своих первых границ. Но возможность для этого появилась только на
корабле, когда Бояркин выучил необходимые инструкции, освоился с обстановкой и стал
заступать вахтенным у трапа. Вот тут-то и обнаружилось, что для разбора вовсе не требуется
уйма времени, как думалось раньше. Уже к третьему часу первой вахты тренированное
мышление разбросало по полочкам все картины и впечатления, отмело ложное, перетасовав
не только прожитое, но и предполагаемое на будущее. В следующие четыре часа вахты все
это от начала до конца пролетело уже несколько раз, как ускоренная кинопленка. А после
нескольких вахт оказалось возможным всю свою девятнадцатилетнюю жизнь, идущую уже
готовыми, отшлифованными картинами, просматривать в несколько минут. Можно было
даже подобрать воспоминание по настроению и, словно нажав на какую-то условную
клавишу, остановить и пожить им. Конечно же, всю службу, а особенно последний год,
Николай нажимал "клавиши", связанные с домом. Теперь он, как никогда, уверенно знал, что
только в Елкино самое жаркое солнце, самая ласковая земля, самый белый снег, самая
зеленая трава и конечно, самый теплый дождь. А дождь… Ох, уж этот дождь… О нем можно
вспоминать бесконечно. Там, в Забайкалье, в детстве он был совсем особенным.
…Когда над сопкой Крутолобой собирались сизые пузатые тучи, на село наваливалось
какое-то трудное ожидание. Тяжелое освежающее дыхание приближающегося дождя
заполняло все пространство улиц и огородов. Широкие, добрые черемухи в палисадниках не
могли даже шелестеть. Воробьи не чирикали. Люди отрывались от своих дел и смотрели
вверх, прикидывая, сколько воды в небесных цистернах. Первые капли – редкие, будто из
сита, с тупыми хлопками падали в пыль, печатая черные точки, число которых увеличивалось
мгновенно. Но эти капли были пока еще от самой ядрености туч, от переплескивания их
через край. Затем с неожиданным сочным грохотом небо лопалось, и вода уже сплошным
гудящим потоком обрушивалась на землю.
Николай и сейчас помнил ощущение скользкого крыльца, когда он в трусах выбегал