Коричневый жирный дождь снился Вениамину. Отвратительный,
медленный дождь. Капли ползли по оконному стеклу,
и кто-то невидимый тряс его за плечо и кричал
в ухо: «Кровь, кровь! А все говорят, что машина, матрица!
Но вся матрица — в крови!»
И тут Вениамин проснулся.
Было обыкновенное утро.
И никакого дождя.
Мне кажется, эту историю следует
начать с того, как я умер.
Я умер.
Случилось это на операционном
столе под чутким руководством хирурга, ковырявшегося в моей
печени. Сначала я, как и все окружавшие меня,
не осознавал происходящего, лежал безмолвно и был подобен
бревну, недоеденному на обед кворстром. Кстати,
о кворстрах... О, простите, я постараюсь
не отвлекаться.
Итак, пока садист хирург пытался
заштопать дырку, просверленную в моей печени, я вдруг
пришёл в себя.
Это было как бросок из чёрного
мрака в красный. Мне показалось, будто в меня вместо
крови вкачали пять литров свинца! Глаза не открывались.
В ушах — дум-дум — наяривали в барабаны дикари.
Сердце растягивало артерии, пропихивая в них свинец. Казалось,
оно вот-вот лопнет от натуги. Ещё немного — и я,
наверное, сошел бы с рельсов или разлетелся
на тысячу осколков... Но вдруг всё закончилось.
Я открыл глаза и увидел
себя как бы со стороны: лежу весь белый от простыней
и потери крови, а красномордый хирург целит куда-то
внутрь блестящими ножницами.
Тогда я поднялся повыше, чтобы
охватить взглядом всю панораму событий, а потом ещё выше,
ещё... И лишь тогда понял: а ведь это душа моя отделилась
от тела и сейчас вроде как озирает окрестности.
Растерявшись, я завис под
потолком и снова глянул вниз. Надо мной уже суетились мымры
в белых халатах, что-то орал разлучённый со скальпелем
хирург. Голосов я не слышал — и слава богу.
Иначе золотая мысль о свободе пришла бы мне в голову
значительно позднее.
Нет, вы понимаете, я был
свободен! Они все остались там, внизу: и садист, и мымры,
и фараон под дверью палаты. Ведь, честно говоря,
в больницу-то я попал прямо из академии. Только
не той, где учат, а той, где лечат. (От болезни
присваивать чужие деньги.)
Однако вернёмся с грешной земли
на небо.
Мысль о свободе наполнила меня
такой лёгкостью, что я взмыл сквозь потолок. Но как
только я потерял из виду своё безжизненное тело, меня
вдруг со страшной силой закрутило, небеса разверзлись,
и я оказался в серо-прозрачной трубе на манер
канализационной. (Слава богу, запахов
я не чувствовал.)