ЧастьI
БАРАТ
Королевская Венгрия,XVII век
Господи, как же хочется есть!
Ласло Молнар был страшно голоден.
Когда же он ел в последний раз? Кажется, третьего дня. Да, именно.
Добрый священник в тот день кинул ему пфенниг с надписью "FÜR DIE
ARMEN"[i], и счастливый Ласло смог купить
ржаного хлеба и плошку каши. Но разве этого хватит надолго? Еще
позавчера утром он доел последние крошки, и с тех пор ему ни разу
не повезло. Ох-хо-хо, что ж делать-то?
Ослабевшие от голода ноги
отказывались слушаться. Ласло добрел до стога сена на лугу и с
облегчением повалился на него. Нужно немного отдохнуть, подождать,
пока закончится это странное жжение в груди, а потом идти в деревню
– вдруг удастся что-нибудь выпросить. Если сегодня он не поест,
завтра сил подняться уже не будет. Это старик знал точно, ведь
бродяжничал он не первый год.
Когда-то у Ласло была прекрасная
жена, дом, мельница, благодаря которой он и получил
фамилию[ii]. Жили небогато, но вполне
счастливо. А потом началась черная полоса: Каталина умерла от
жуткой болезни, называемой в народе Огнем святого
Антония[iii], а сам Ласло, таская тяжелые
мешки с мукой, надорвал спину. В довершение всех бед в село, где он
жил, пришли турки, разрушившие и дом, и мельницу. Поначалу Ласло
нашел приют в монастыре, но вскоре рассорился с настоятелем, и тот
его выгнал. Старику ничего не оставалось, как стать бродягой. С тех
пор он ходил от деревни к деревне, голодный, оборванный и одинокий,
а единственным смыслом его существования стал поиск еды.
Бродяга закрыл глаза, и перед его
мысленным взором появилась Каталина. Она стояла у огромной беленой
печи, держа ухватом дымящийся глиняный горшочек. А в нем... В
кипящем масле шипело и шкворчало сочное говяжье рагу с жареным
лучком и салом, политое маслом и чесночным соусом. Старик
заворожено наблюдал, как капля мясного сока стекает по горячей
стенке горшка...
Он потряс головой, отгоняя видение.
Сглотнул наполнившую рот слюну, с трудом поднялся и направился к
видневшимся неподалеку мазанкам под серыми соломенными крышами. На
краю деревни Ласло затянул печальную песню и пошел вдоль улицы.
Один его вид вызывал жалость: старик был невысок и настолько худ,
что оборванная куртейка болталась на нем, как на пугале, темные
глаза над впавшими щеками казались огромными, а остатки давно не
мытых седых волос топорщились в разные стороны.
