«...гробы отверзлись;
и многие тела усопших святых
воскресли,
и, вышедши из гробов по воскресении
Его,
вошли во святый град и явились
многим»
(Матф. 27:52, 53)
Я помню этот город совсем другим. На тех самых улицах, где,
торопясь к новогоднему столу, снуют по-прежнему немногочисленные
прохожие и вкусно пахнет снегом, раньше все было иначе. Раньше... В
той жизни, когда не было Нового Года. Не было мчащих по асфальту
такси, ярких фонарей вдоль трасс, сияющих разноцветными огнями окон
редких домов. Я помню эти события так же ярко, как будто все это
было вчера. Помню пустоту оконных проемов, поваленные столбы
фонарей и дорожных знаков. Сотни брошенных на дорогах,
искореженных, мертвых автомобилей. Лежащие прямо на улице тела, с
нелепо изломанными конечностями. Холодные глаза, жутко раззявленные
рты. Сломанные игрушки, навсегда уничтоженные миром. Тогда еще
никто не знал, что многие из них воскреснут. И вместе с ними
проснется наш персональный Ад.
Порой Смерть – не избавление. И те, кто сейчас бегут по этим
улицам, обнимая пушистые ветви купленных елок и таща огромные
пакеты с продуктами, просто не догадываются о том, что ступают по
кровавому ковру, навсегда укрывшему землю, которую каждый из этих
людей считает своим домом.
Я считаю, что рассказать им правду – это честно. А верить мне
или нет – полностью их дело. Я – Софья Салемская. Бывший боец, с
позывным "Ведьма". Бывший ученый, который узнал слишком много и
понял это слишком поздно. Бывшая... кем-то, кто нашел себя в мире
мертвых и утратил в мире живых. Мне двести один год, я собираюсь
заканчивать свою историю. Руки, которые держат сейчас дневник
"Сонькиных измышлений" дрожат, и мне от этого смешно. Я отдаю эту
пухлую, потрепанную временем, тетрадь на ваш суд. И ухожу туда, где
горит костер и ждут Они.
Камуфляж, устало опущенные плечи, пряди седины в смоляных
волосах Наставника, снежная голова лучшей подруги и морщинки на
лице по-настоящему дорогой всем нам женщины, черные очки на глазах
Командира. Они смотрят в огонь, но я чувствую на себе их взгляды. И
Тень, стоящая за по-прежнему крепкими спинами делает призывный
жест. Сейчас, милые. Я уже иду!
– Борисыч, нашел я, нашел! Сюда иди!
Высокий, крепкий парень в коричнево-серой форме «Спаса» – скорой
медицинской помощи, – торопливо влетел в комнату, едва не
стукнувшись головой о притолоку. Выругался и, заметив то, на что
указывал ему напарник, осекся. Осторожно приблизился к старенькой,
еще довоенной тахте, на которой, свернувшись клубком и прижав к
груди тетрадь с расползшимися во все стороны листами, лежало
хрупкое, тоненькое старушечье тело.
