А кто это вообще-то? Язык вроде как похож на немецкий больше,
чем на всякие там голландские извращения. То, что местные называли
этих прохвостов «немцы» ничего не значило. Во времена алебард на
Руси всех иностранцев так звали гамузом и скопом — это Паша по
школе запомнил еще. И чего они тут делают?
С одной стороны на войсковое подразделение этот разбродный
лагерь как-то не тянул. С другой стороны публика у палаток даже на
первый взгляд была очевидно вооружена, но при том торгованы явно
чувствовали себя тут спокойно, да и деревенские тоже не шибко
волновались, что рядом с ними порядка сотни вооруженной шпаны
обретается. Причем явно не своих, а пришлых. Так спокойно крестьяне
относятся только к дружелюбным головорезам, как полагал Паша.
Оставалось только вздохнуть тоскливо от досады. Полез в воду, не
зная броду — вот и купайся теперь в сапогах по самые уши! И ведь
как шел сюда — как американский президент, напыщенно и безоглядно,
не думая, что дальше делать будет. И надо рожать легенду, срочно
выдумывать имя и фамилию, а судя по одежке и быту местных — еще и
сословие свое надо обозначить и чтоб впросак не попасть! Но
учитывая, что ни черта не понятно, а исторические знания ограничены
«тремя мушкетерами», да парой фильмов — можно такого дурака свалять
за пять минут, что чесаться устанешь. Слово - не воробей, не
вырубишь топором или как-то так.
На счастье Паши часовой как-то тоскливо и зло перекосил свою
бледную морду, неразборчиво выругался, торопливо отошел на десяток
шагов и злостно нарушил устав караульной и гарнизонной службы в той
редакции, что была знакома Паштету. Он уселся весьма недвусмысленно
«гордым орлом» и стал тужиться. Такая европейская простота нравов
немного удивила «нецивилизованного русского дикаря», но виду
попаданец не подал, только судорожно размышлял — как назваться, что
дальше делать, и с чего это кнехт караульный срать уселся при всем
честном народе? Все вместе сразу обдумывать было трудно, разве что
обратил внимание, что торгованы невзначай переглянулись с постными
деревянными мордами, но легонькие иронические ухмылочки тенью,
отзвуком на губах у них скользнули.
Злорадствуют, интеллигенты местные, над страданиями солдапера —
чужеземца. Бесплодные страдания-то, судя по всему. Не выходит у
Данилы-мастера каменный цветок.