Собственных
детей весельчак Фомх заиметь не успел. Возился в кузнице жилистый
мальчишка лет десяти, но чужая кровь являла себя с первого взгляда;
никак не мог щуплый черныш с длинным носом и печальными глазами
оказаться сыном рыжего и коренастого весельчака-кузнеца. Тем более
что рано умершая и не оставившая Фомху детей жена тоже была рыжей и
широкой в кости. Да и появился подопечный у кузнеца не сразу, а
года через два после начала его вдовства. Вовсе еще мальцом
спрыгнул видно с какого-то обоза, отбился от табора или еще как, но
зашел в кузницу, стряхивая с ветхой одежонки снег, поклонился,
буркнул что-то, подождал секунду-другую, взялся заледеневшими от
мороза пальцами за веник, чтобы подмести земляной пол, за совок для
углей, за мусорную корзину и только потом попросил кусок хлеба.
Сгрыз его, запивая холодной водой из бадьи, и полез сметать паутину
со стен, не обращая внимания на вылупившего глаза Фомха, да так и
прирос, хотя вроде и разговора о приюте с ним никакого не было.
Прикорнул тут же на связке болотного ивового прута, а уж на второй
день Фомх сам его в дом отнес. Еще ведь и слезы глотал, когда
ощутил, взяв на руки мальчишку, что и веса-то в нем никакого нет. А
тому до собственной немощи словно и дела не было; как в первый день
за веник ухватился, уже считай, что и не выпускал его, и другой
работы не чурался, да так, что даже время для отдыха у кузнеца
образовалось, а ведь по первости малыша и видно не было из-за
наковальни. Так что чужой человек, конечно, неразумный малолеток к
тому же, но все одно – добрый напарник. Во всяком случае, к Фомху
он обращался не иначе как «господин кузнец», а в ответ слышал
обычно или веселое: «Держи хвост торчком, заморыш!» - или
нетерпеливое: «Где ты, Тис, раздери тебя демон?» Впрочем,
выкрикивал все это Фомх для собственного увеселения, потому как и
заморышем худой и гибкий мальчишка вскоре перестал быть, и искать
его не приходилось – вот он, всегда под рукой и на виду, а если не
на виду, то на слуху – третий год позвякивает малым молотом или
скрипит коромыслом мехов в кузнице.
Нельзя
сказать, что Фомх вовсе отказался от мечты обзавестись собственными
детьми. Каждую вдовушку, коих немало встречалось на оживленном
тракте, привечал с радушием, да то ли неуемная веселость жениха их
отпугивала, то ли близость Лиственной топи, что звенела гнусом за
пригорком, но семейная жизнь у Фомха не складывалась. После
очередной неудачи кузнец задумчиво скреб в затылке, разводил
руками, вздыхал, а потом хлопал в ладоши и принимался посмеиваться
над самим собой, успевая при этом и всякую конягу подковать, и
проезжающую телегу по спросу подправить, а то и соорудить
необходимый крестьянский или ремесленный инструмент. А уж сколько
гвоздей и скоб он перековал для строительных нужд – тому и счету не
могло быть.
