Декабрь, канун Рождества, 1666 год.
Франция, Париж
Люлли.
Он сам и его музыка создают настроение и властвуют над сердцами. Восхищённые
обсуждения и жаркие споры о них не прекращаются при дворе и во всех салонах
Парижа. Теперь королевского учителя музыки и танца называют не иначе как Великий
маэстро. А ведь не так давно итальянец по происхождению Жан-Батист Люлли
удостаивался не более, чем пренебрежительного кивка в свою сторону и
презрительной клички «Флорентиец», к которой чуть тише добавляли «демон», намекая
на необъяснимую, словно само волшебство, силу, которая звучит в его музыке.
В канун
Рождества король разослал приглашения узкому кругу приближённых. Прошёл слух о
том, что на званом вечере будет исполнена новая пьеса Люлли, которую никто ещё
не слышал при дворе короля или в Париже. Новостные листки «Ля Газетт» сообщали,
что репетиции новой пьесы проходили строго за закрытыми дверями и под охраной
швейцарцев из личной гвардии короля. Невозможно описать волнение, с которым парижская
публика ждала назначенного вечера и концерта. Это были и те немногие
счастливчики, кто удостоились приглашения от короля, и те, кто собирались
прийти во дворец в надежде услышать хотя бы отголоски нового музыкального творения
Великого маэстро. А в каком ажиотаже бурлил Париж в ожидании новостей и первых отзывов
о концерте, которому уже пророчествовали бессмертную славу в веках!
Кареты
придворных, как тех, у кого было приглашение на концерт, так и тех, кто не
удостоились этой чести, но искали малейшей возможности приобщиться к столь
важному событию, прибывали к Лувру задолго до назначенного часа. Уже к началу
вечера все залы и галереи королевского дворца были до отказа заполнены толпами
людей, стремившихся попасть как можно ближе к Малому концертному залу.
Карета
с гербами Великого графа де Суассона въехала во внутренний двор Лувра и не
успела ещё остановиться, когда два лакея в ливреях Королевского дома уже бежали
навстречу для того, чтобы открыть дверцы для прибывших почётных гостей.
- Взгляните!
Вас несомненно ждут, моя дорогая! А вы всё ещё сомневаетесь, - с этими словами Эжен-Морис
де Суассон вышел первым и подал руку супруге, не спешившей покинуть карету.
За
время своего двухлетнего отсутствия Олимпия де Суассон успела многое обдумать и
пережить, и, казалось бы, сумела отпустить былое. Расстояние и время не могут
залечить раны ни душевные, ни сердечные, зато прекрасно помогают разглядеть в
далёком и недавнем прошлом всё то, что до той поры не хотелось ни замечать, ни
признавать. Обратив взгляд наверх, в сторону знакомых окон личных королевских
покоев, украшенных венками из зелёных веток остролиста, оплетённых красными
лентами, Олимпия мысленно спросила себя, хотела ли она как когда-то встретить нетерпеливый
взгляд жаждавшего встречи с ней Людовика? Тихий вздох был неопровержимым подтверждением
того, что да, она желала этого, испытывая страх и вместе с тем надеясь на чудо.
