Впервые я услышал Голос сразу после аварии.
Тогда я не придал этому значения. Происходило столько всего, что
разобрать, где реальность, а где галлюцинации, не представлялось
возможным.
Ангелы в сине-оранжевых комбинезонах с красным крестом на груди
и раскидистыми белыми крыльями отгоняли чёрных, как ночь, псов. А
те норовили ухватить меня зубами и куда-то утащить.
Во всю глотку орал ротный, который никак не мог понять, какого
хрена я здесь развалился и не реагирую на приказ «готовиться к
бою». А я, как дурак, пялился на белоснежные крылья в росчерках
алой крови.
Где-то на краю сознания остался чей-то озабоченный голос:
- Множественные переломы, закрытая черепно-мозговая, аккуратнее,
аккуратнее поднимайте, мать вашу, у него позвоночник сломан!
Интересно, о ком это он?
Потом было гудение движка и стрекот вертолетного винта.
Дева Мария, склонившись надо мной, искала вену, чтобы воткнуть в
нее иглу капельницы. Обгоревший, израненный Куст в драном
камуфляже, сидящий на пулемете у полуоткрытой двери, длинными
очередями садил по чудовищным птицам с черными перьями. Птицы били
по обшивке стальными клювами, а сидящие у них на спинах обнаженные
амазонки хохотали и потрясали копьями.
Странно, мы же похоронили Куста…
А потом наступила темнота. Полная, беспросветная. Без полетов по
светящимся тоннелям и фантасмагоричных видений.
Боль отступила, и я, наконец, смог расслабиться и перевести дух.
Тогда Голос проявился во второй раз. Теперь никакие посторонние
звуки и события не мешали ему вещать.
Правда, услышанное было настолько фантастическим, что я решил,
будто на фоне всего происходящего сошел с ума. Но чем больше Голос
говорил, тем больше мне хотелось поверить в его слова. Где-то в
глубине затуманенного сознания начинал робко разгораться слабый
огонек надежды.
Человеку всегда очень хочется верить в лучшее. Это часть его
природы. А уж в ситуации, когда само существование висит на
волоске, поверишь во все, что угодно. Даже в такую дичь.
***
— То есть, шансов на то, что он очнется, совсем нет? —
Симпатичная медсестра, стоя у кровати, смотрела на тонущее в бинтах
тело с явным сожалением. Впечатлительная. Вон, прямо слезы на
глазах. Молодая еще.
Пожилой врач тяжело вздохнул, поправил очки на переносице, и
устало проговорил.
— Увы. Мозг поврежден слишком сильно. Вот, смотрите, — врач
показал на монитор энцефалографа. — Он в глубокой коме, и не
способен осознавать происходящее. Он не видит и не слышит нас.
