Рассвет приближался
неумолимо. Я чувствовала яркое дневное светило всеми фибрами своей души. Как
будто каждое мгновение в этом мире отсчитывалось моим сознанием как невидимая
крупинка, падающая из верхней части песочных часов вниз. С каждым днем,
проведенным за этими стенами, сил во мне становилось все больше и больше.
Братья и сестры-преподаватели свое дело знали, тренировали и обучали нас быстро
и качественно. Требования были жесткими, а методы не всегда человечными. Но все
сосуды, которые попадали в этот монастырь, наполнялись магией очень быстро. И я
в том числе.
Первый робкий луч скользнул через маленькое
окошко в моей келье, прочерчивая бело-желтую дорожку, подсвечивая танец
невесомых пылинок в воздухе и еле заметно согревая все, на что попадал.
Бездумно следя за ним, я забросила руки за голову. Еще один день среди этих
стен и людей. Уже почти два года я нахожусь здесь. Мама… Как матушка не хотела
меня отдавать! Они с отцом всячески скрывали мой дар. Если б мне самой достало
тогда ума молчать. Но нет. Разболтала подружкам и вот. Меня забрали, а убитому
горем отцу сунули в опущенные руки откуп за дочь.
- Надеюсь, эти деньги помогут сестренкам
как-то устроиться в жизни,- я повернулась набок, сбив окончательно жесткое
казенное покрывало.- Иначе так и застрянут в деревне, рожая многочисленных
детей и растрачивая свое здоровье на тяжелой работе.
- Пора!- внутренний голос словно толкнул под
бок. Мне не нужны были часы, чтобы проснуться к положенный срок. Я
чувствовала само течение времени. Чувствовала как будто кожей. Каждую незримую
песчинку, каждый час, каждый день своей и чужих жизней. Я могла повелевать им.
Изменять. Сужать или растягивать. Замедлять его бег или ускорять. «Редчайший
бриллиант! За нее дадут прекрасную цену»- так охарактеризовала мои способности
игуменья Айхара. Я невольно поморщилась. Старуха была на редкость противная. Ее
сила была слабой и, по сути, никому не нужной. А вот умением интриговать и
подлизываться она обладала в полной мере. За это и была оставлена здесь в свое
время.
Я встала, умыла лицо, плеща себе на ладонь
холодную воду из металлического кувшина. Костяным гребнем причесала волосы и
сплела из них тугую косу. На спинке стула, который был одновременно и
прикроватной тумбочкой висела форма. Мешковатое одеяние темно-серого цвета.
Ткань была грубой, она кололась и раздражала тело, но выбирать не приходилось.
У нечистоплотных послушников даже на такого цвета одеянии можно было заметить
пятна. Меня это раздражало. Монастырь-не монастырь, но следить за одеждой я
была приучена матерью с детства. Чтоб чистая была и опрятная. Этим постоянно
попрекали сестры-воспитатели. Смирение, равнодушие к собственному украшению и
готовность отдать всю себя ради государства – главные добродетели по их мнению.
Но меня опасались даже некоторые из них. Спорить я не боялась. Наверное, мой
дар действительно очень ценен, потому что они терпели все выходки послушницы.
Хоть и наказывали довольно частенько. Но я чувствовала, что нельзя здесь быть
милой и доброй. Даже когда оставляли на несколько дней без пищи, запирали в
карцер или заставляли работать не покладая рук, я не поддавалась.
