Месяц Святого Фредерика Копьеносца
Год 989-й от Великого Собора
1
Меня зовут Себастьян Март, и последний раз я убил
человека двенадцать лет, три месяца и семь дней назад.
Полагаете, гордиться здесь особо нечем?
Кому как, уважаемые, кому как...
Добропорядочному обывателю — нечем, но я еще
в ранней юности связался с дурной компанией
и неминуемо сгнил бы на каторге, не одумайся
вовремя и кандалам арестанта не предпочти кирасу
пехотинца. После — не лучше; после были годы работы
на королевскую тайную службу и возвращение
на городское дно, только уже не безызвестным жуликом,
а главой собственной шайки.
Удивительная карьера для мальчишки, рожденного в семье
потомственных сапожников; для того, чья жизнь заранее расписана
от начала и до самого конца.
Ведь если не стрясется никаких глобальных потрясений,
не приберет к рукам случившаяся вдруг война,
не унесет мор, не зарежут в темной подворотне
лиходеи, твой удел до самой смерти тачать сапоги и шить
туфли. И отдать Святым душу в собственной постели
в окружении многочисленных родных и близких.
Если не сопьешься, разумеется. Выражение «пьет как сапожник»
вовсе не на пустом месте родилось.
Быть может, именно эта предопределенность и оттолкнула меня
от семьи?
Первый раз я попытался перехитрить собственную судьбу, когда
вместо монастырской школы начал день-деньской пропадать
в компании малолетних оболтусов на узеньких улочках
припортовой округи. И сгинуть бы юному Себастьяну
с ножом меж ребер в какой-нибудь темной подворотне, кабы
не розги святых отцов да тумаки родного папаши. Впрочем,
окончательно и бесповоротно наставить меня на путь
истинный не сумели ни учителя, ни семья: уже
в тринадцать лет я начал работать на господина
Оша — скупщика краденого и ростовщика, за свою
деловую хватку прозванного Мешком Костей.
Четыре года я собирал слухи, вел счета, выбивал долги
и пристраивал к делу нужных людей и в итоге
стал правой рукой старого хрыча, но, когда меня самого прихватили
на горячем, он пальцем не пошевелил, чтобы добиться
освобождения погоревшего подручного. Наоборот — попытался
утопить еще глубже. При таком раскладе на каторге было
не продержаться и декады; единственным способом избежать
заточки в бок стала вербовка в королевский пехотный
полк.
Глупость несусветная, и судьба-злодейка тихонько посмеивалась
в кулачок, подсчитывая шансы восемнадцатилетнего юнца уцелеть
в бойне, деликатно именовавшейся в официальных кругах
Закатной кампанией. И посмеивалась неспроста: после битвы
на Лемском поле наша сотня превратилась в полторы дюжины
калек. Удивительное дело — мне тогда повезло отделаться парой
царапин.
