Читать Чёрный полдень - Юля Тихая

— Поезд прибывает на станцию Марпери, поезд дальше не идёт.

Динамик кашлянул и затих, и сразу за этим в вагоне погас свет. Грохот колёс сменился взвизгом тормозов, меня качнуло вперёд, а затем откинуло на сидение так, что клацнули зубы. Щёлк, щёлк, щёлк — в кабине машиниста переключались кристаллы, и, наконец, с лязгом открылись двери.

Я засуетилась, выкатилась на пустой перрон и с наслаждением вдохнула полной грудью.

Пахло ёлками, разгорячённым металлом, листвой, собачьей мочой, колодезной водой, застиранным бельём, чужой болезнью, промышленным отбеливателем и немножко плесенью, — какофония запахов, которая обозначает для меня дом. Какое-то время я стояла на разбитом асфальте перрона, слушая и растворяясь, привыкая к старой себе, которую я как будто бы оставила на вокзале два дня назад, чтобы теперь ступить обратно в собственную тень и наново с ней срастись.

Это было почему-то больно, как будто тень была тяжела, и пришивала её ко мне Полуночь длинной костяной иглой из сказки о потерявшихся в пещере смерти детях. Я почти чувствовала, как она колет пальцы ног, и как наваливается от этого на плечи тяжёлое, мрачное ощущение, и как тянет вниз дорожная сумка.

На самом деле я просто отсидела ноги.

Я тряхнула головой, переступила с ноги на ногу, переложила сумку в левую руку и побрела вперёд, вглядываясь в рваные тени щебня. Идти было далеко, и немногочисленные пассажиры того же поезда обогнали меня на добрую половину перрона. Они, наверное, скинутся и поедут с Бихором, единственным на весь городок таксистом.

Тёмное здание вокзала возвышалось над нами тяжёлой громадой мёртвых окон. С крыши скалились высокие металлические буквы, различимые на фоне угасшего неба: «МАРП РИ»; у входа мигал одинокий фонарь, автобус давно уже не ходил, и торопиться было некуда. Дойду и пешком, не сахарная; даже и лучше, что никто не станет задавать одни и те же вопросы, от которых колет в груди.

Почему, Полуночь? Почему? Неужели моё время всё ещё не пришло?

И придёт ли оно вообще хоть когда-нибудь?

Таких, как я, называют одиночками (а ещё, бывает, «перестарками» — но это говорить вроде как нехорошо, и вслух такое ляпнет только старая Левира, язык которой жалит больнее иных зубов).

Однажды, в самую долгую ночь, когда небо горит тысячами цветных силуэтов, мы бежим среди них, чтобы поймать за хвост своего зверя. Так мы становимся двоедушниками, и с той Охоты у тебя есть судьба, собственный запах и ожидание той самой встречи — с человеком, который заменит тебе небо.