Из всей животины в хуторке осталась только одна, зато до ломоты
в зубах надоедливая шавка. Она кидалась под копыта чуть не каждого
коня, захлебываясь от очумелого, переходящего в хрип и чудом не
выворачивающего ее наизнанку лая. Ротмистр Торунский очень сильно
подозревал, что и хозяевам своим она наскучила так, что оставили ее
здесь нарочно. Чтобы какой-нибудь чужак между делом наступил на
башку. Чего, кстати, едва не сделал Стась.
– А ну, пшла! – гаркнул он, махнув разбитым сотней походов
сапогом в сторону дворнягиного зада. Здоровяк в мятом, будто
пожеванном, жупане вышел из покосившегося сарая с серыми стенами, а
появления внезапной опасности с тыла псина не ожидала. Но, надо
отдать должное ее сноровке и, видимо, горькому жизненному опыту,
быстро в изменившихся обстоятельствах сориентировалась – тонко
привзвизгнув, поджала хвост и бурой тенью метнулась к ближайшему
плетню. Забилась где-то в траве, чуть перевела дух и снова
запустила свою хриплую лающую шарманку.
– Даже курицы одной не оставили! – сплюнул из-под пышной мочалки
усов под ноги Стась.
Судя по глубокой колее, оставленной несколькими возами, да
изрядно вытоптанной копытами траве по обе стороны проселочной
дороги, двинули хуторяне в лес. Конечно, догнать их ничего не
стоило. По такому-то следу. Да только смысл гонять добрых боевых
коней за какими-то оборванцами. Чего с них взять? Разве что посечь
схизматиков нагайками. Так это всегда успеется – мало их что ли в
Литве?
К тому же, как ни крути, - союзники. Хутор-то его обитатели
покинули наверняка не из-за их отряда. Московитов ждали. Те упорно
давили Смоленск уже третий год, всякий раз нависая над его стенами
огромной ратью и опустошая ради ее прокорма все окрестные земли. Но
за это время хуторяне научились угадывать приближение разгонных
отрядов. Тут же грузили все пожитки на телеги – и бежали. Наверняка
загодя выкопав на такой случай в лесу землянки.
– Да с чего бы им ее оставлять?
Пузатый десятник Гловач по своему обыкновению правил оселком
любимый кинжал. Он развалился на крыльце опустевшей крестьянской
халупы, лениво щуря глаза, втиснутые между пухлыми щеками и
тяжелыми веками.
– Так мы ж, ежели чего, на их стороне, – Стась заметил на полах
жупана непонятно как налипший белый пух и остервенело принялся его
стряхивать. Зная его не особенно терпеливый характер, ротмистр
искренне ждал, когда же, не добившись на этом поприще успеха, тупой
медведь выхватит тесак и начнет полосовать перья им.
