—
Аннабе́ль, милая, две недели пролетят, и я вернусь. — О́уэн прижал
меня к груди, погладил по голове, мазнул губами по виску и
обернулся на поезд. — Пора. Еще немного, и опоздаю.
Мне
хотелось, чтоб он опоздал.
Глупое
желание. Необъяснимый, ничем не подкрепленный страх… У меня ведь
нет дара ясновидения, как у тётки Марианны. Но сердце трепещет в
неясном предчувствии беды…
— Что-то ты
слишком молчаливая, — удивляется Оуэн. — Переживаешь?
Сказать
ему? Я пытливо посмотрела в глаза любимого мужчины и… выдавила из
себя улыбку. Если бы Оуэну грозила беда в пути, тетка сказала бы. А
остальное — глупости. Наверняка, сердце так болит из-за предстоящей
разлуки. Две недели не вместе — это много.
— Я люблю
тебя, Аннабель, — сказал Оуэн и легко коснулся моих губ. — Отвезу
артефакты. Сдам. Получу деньги и вернусь. Тебе как раз сошьют
платье.
— Оно почти
готово, — припомнила я. — Завтра последняя примерка.
— Ты будешь
самой красивой невестой.
— И самой
счастливой, — кивнула я.
Поезд
запыхтел.
Оуэн
дернулся, снова поцеловал меня и запрыгнул в вагон, встав в
проходе. Широкие плечи заняли почти все пространство. Сильный.
Красивый. Мой.
Я осмотрела
его, гордо улыбнулась.
— Две
недели, — повторил он, сверкнув черными глазами. —
Дождешься?
—
Спрашиваешь! — ответила я, отступая.
Поезд
тронулся.
— Жди своё
счастье из столицы! — прокричал он. — Слышишь?
—
Да.
Оуэн исчез
из виду.
Я обняла
себя за плечи, какое-то время постояла, а затем пошла назад. Малыш
Э́нниз открыл мне дверь экипажа, помог забраться внутрь и повторил
то, что я уже ни раз слышала:
—
Обернуться не успеешь, а он вернется.
В Глубинки
приехали быстро, и я сразу хотела отправиться по делам, но… Сердце
продолжало ныть, тревожа все сильнее. Не выдержав, свернула к дому
тетки Марианны. Зашла, помялась на пороге и услышала ее
голос:
— Ты же
никогда не просишь гадать тебе.
— Сегодня
попрошу, — сказала, решительно преодолев небольшой холл. Вошла в ее
рабочую комнату. Здесь пахло табаком и надеждой. Тетя сидела на
кресле качалке и вязала очередную кружевную салфетку. На
пятиугольном столике перед ней лежали мотки ниток разных цветов и
схемы новых плетений. Из распахнутого настежь окна лился яркий
свет. Я улыбнулась.
Вот только
стоило посмотреть в глаза тети, как волнение вернулось.
— С ним все
будет хорошо? — спросила у Марианны, имея ввиду О́уэна.
