Год 18хх, Саккара[1]
— Анх-Джесер...
Снова этот шёпот.
Нет, показалось.
Ричард прищурился, подкрутил фитиль
масляной лампы и вернулся к наброску. Рисовать при свете
дня было значительно проще, но он не мог
ждать — работа полностью захватила его. В последние
несколько дней он утратил покой: не мог спокойно есть,
страдал бессонницей. Его основным желанием было успеть запечатлеть
как можно больше, словно времени оставалось ничтожно мало.
И тратить его на сон и еду было кощунством. Стоило
ему лишь закрыть глаза, он видел священные знаки древних,
которые, казалось, понимал — но не разумом,
а сердцем.
Жаль, что на ночь гробницу
закрывали. Приказ господина Карима был однозначен.
— Анх-Джесер...
Ричард вздрогнул. Грифель дёрнулся,
оставляя неровный жирный штрих.
Выходить из палатки художник
не хотел. Ночью в пустыне было холодно.
Да и змеи со скорпионами, выползавшие из своих
нор с наступлением темноты, вовсе не были легендой. Вчера
вот Джек и Крис вытряхивали скорпиона прямо из своего
спальника. А на днях одного из рабочих господина
Карима укусила змея, затаившаяся в камнях. Нет, Ричард совсем
не хотел сталкиваться с ночной египетской живностью. Змей
и скорпионов он готов был созерцать разве что
на стенах гробницы, которую зарисовывал.
Стерев лишний штрих хлебным мякишем,
молодой художник любовно провёл ладонью над почти законченным
рисунком — прекрасная женщина в белых одеждах рука
об руку с мужчиной шла на суд Богов, поднося
им жертвы.
Имени этой женщины
он не знал, а ведь именно ей принадлежал
саркофаг, который Ричард тоже зарисовал, но пока
не закончил. Художник разложил листы с рисунками.
В неверном свете лампы, отбрасывавшей длинные густые тени, они
как будто оживали. Он надеялся, что запечатлел всё достаточно
точно... что в Лондоне сумеют расшифровать эти знаки
и рассказать историю безымянной гробницы
и её прекрасной хозяйки.
Взгляд Ричарда остановился
на рисунке, сделанном, когда его впервые впустили
в гробницу. Иссохший труп мужчины в неплохо сохранившейся
по меркам вечности длинной набедренной повязке лежал прямо
поверх саркофага, раскинув руки. Зрелище было одновременно
и отвратительным, и притягательным, как всякое уродство.
В сухом египетском климате тело несчастного,
законсервированное на века в маленьком погребальном
покое, подверглось естественной мумификации. От улыбки
обтянутого потемневшей кожей черепа не по себе стало всем
вошедшим. Только господин Карим остался невозмутим, спокойно стоя
на пороге. Рабочие, расчищавшие вход, с криками выбежали
наружу и вернулись лишь когда он отдал несколько суровых
указаний по-арабски. Арабский Ричард знал плохо, но разобрал,
что речь шла о плате, обещанной лордом Карнаганом,
спонсировавшим эту экспедицию. А ещё он понял, что
рабочие говорили что-то о жертве и проклятии. Проклятий
суеверные арабы боялись, но всё равно нанимались работать
на раскопках — есть-то хочется всем.
