Первые годы жизни я, как нормальный ребёнок, почти не помню, а
лет с пяти, когда меня перевели с женской половины на мужскую,
помню смутно и обрывками. За этот период (лет до десяти) в основном
помнятся розги, которыми меня "награждали" за все "косяки", как то:
неправильная посадка в седле, леность при изучении "молодецких
плясок", нерадивость при освоении греческих и русских буквиц,
цифири. Но с годами тело крепчало, а разум и память,
натренированная учителями, перестала сбоить, и годам к двенадцати я
осознал себя взрослым. И осознал, что всё это время словно бы видел
себя со стороны. Я стал по крупицам, как пазлы, собирать «вспышки
памяти» о моих детских «шалостях», и у меня постепенно начала
прорисовываться интересная картина.
Но, начну по порядку.
Я родился в семь тысяч шестьдесят первом году в один из зимних
вечеров в большой усадьбе между торговыми рядами и «Большой рекой»
на Псковской горке, что расположена напротив Болотного острова.
Когда я был маленький, то для меня вся усадьба заключалась в
моём дворе, огороженном деревянным забором и четырёх нижних
комнатах двухэтажного каменного дома, где я обитал с мамками и
младшими братьями: Санькой, Минькой и Никиткой. Они были погодками,
а самый старший Санька был младше меня тоже на один год. Играть с
ними мне было скучно, потому что хоть я и мало, что помню до пяти
лет, но мне кажется, что я был намного умнее их.
В три года нянька мне показала буквицы и в пять лет я уже
свободно читал Часослов1, а Санька и в свои четыре года знал едва
ли половину азбуковика2.
Поэтому, как мне вдруг вспомнилось, я лет с четырёх постоянно
читал, потому что к пяти годам, когда меня начали учить читать
по-настоящему, у меня в памяти сохранились огромные куски текста и
я мог «читать» книги с закрытыми глазами. Что в принципе я иногда и
делал, когда хотел спать. И вот тут скрывается самая главная моя
тайна. Я мог спать по-настоящему, а мой рот и губы произносили
нужные слова. Жалко только, что не могли двигаться мои руки, чтобы
перелистывать листы книг, и поэтому приходилось просыпаться. Но
читал я специально очень медленно.
Эта способность сохранилась и по сей день и я во время учёбы
пользовался ею практически постоянно, потому что почему-то не
высыпался. Просыпались мы очень рано, хотя, конечно и рано
ложились, но порой вставали ночью на молебен, и вот тут я мог
произносить молитвы и спокойно спать. Няньки спрашивали меня,
почему я молюсь с закрытыми глазами, а я отвечал, что так мне
лучше. Не отвлекаюсь. Ага!
