Пробуждение было тяжелым. Мне как будто надели на голову
кастрюлю и стучали по ней ложкой со всей дури. Пытаясь разлепить
веки, я простонала:
– Воды…
В ответ понеслись голоса:
– Она приходит в себя, господин Райол. Она жива!
Конечно, балбес, я жива.
Звук приближающихся шагов отдавался боем в висках, хотелось
заткнуть уши. Но никто не собирался щадить мою многострадальную
голову.
– Надо же, и правда. Жива. Даже шевелится.
Если первый голос принадлежал старику, то второй – мужчине в
самом расцвете лет. Глубокий, низкий, бархатный. Но что это за
люди? Где я и что со мной случилось? Ничего не понимаю…
Вопросы сыпались один за другим. Ясно было одно – этих людей
никак нельзя назвать добрыми.
– Воды, изверги, – взмолилась я снова.
– Одно мгновение, госпожа! – раздался голос старичка.
Что еще за госпожа? Обычно ко мне обращались по имени и
отчеству. Ведь я – учитель младших классов, Марьяна Андреевна.
Веки наконец-то открылись. Сквозь туманную пелену я различила
мутный силуэт, а потом кто-то коснулся моей руки теплыми пальцами.
От этого места стайкой брызнули мурашки, поднимаясь по руке и
постепенно охватывая все тело. Мир обретал четкость, наполнялся
красками. И, чем дальше, тем сильнее округлялись мои глаза.
Какой-то мужчина, нависая надо мной скалой, держал мое запястье
и давил на артерию.
Считал пульс? Он что, доктор?
Но врачи не носят камзолы, напоминающие генеральскую форму
времен… каких-то старых времен. И явно не наших. Темно-синяя ткань
сидела на широких плечах, как влитая. От золотых эполет вниз
спускался тонкий узор в виде сплетенных драконов.
Я просто сплю. Этот беспредел не может твориться наяву!
Но беспредельщик не спешил таять с утренней дымкой. Не выпуская
моей руки, начал медленно наклоняться. Холодные серо-голубые глаза
внимательно меня изучали.
У него было мужественное лицо с волевым подбородком и дерзким
разлетом бровей, густые темно-каштановые волосы, сурово поджатые
губы и высокие скулы. А светлый шрам на подбородке совсем не портил
картину, лишь придавал брутальности.
Это был редкий экземпляр настоящего мужчины, на дороге они не
валяются. Они могут только сниться.
Он все наклонялся, между нами оставалось сантиметров
тридцать.
Неужели он хочет… меня поцеловать?
Дыхание перехватило. Недолго думая, ведь это лишь сон, я
протянула руку и коснулась его щеки кончиками пальцев. Кожа была
сухой и горячей, чуть шершавой от наметившейся щетины.
