На равенстве таких
начал
И я б руки у вас
искал.
Мефистофель, «Фауст»
В изумительный светлый день на
лестнице у входа в театр я застала Мастера за неуклюжими попытками
отделаться от очередной провинциальной девушки, пытавшейся получить
роль через удачное знакомство. Гелла кокетливо строила глазки, не
оставляя режиссёру шансов. Не сказать, что она отличалась красотой,
однако правильные кукольные черты лица актёрам скорее шли в минус.
Я отметила обаяние Геллы, прежде чем мы разминулись. Мастер хотел
затянутьсяпапиросой, но передумал в
последний момент. Работа полностью захватывала внимание. Играла я
Низу: персонаж появлялся в конце истории, и хотя на сцене имел мало
времени, в процессе воссоздания Ершалаима со страниц пьесы мне
удалось добавить героине новые краски. Мастер, пока писал о Понтии
Пилате, не задумывался, что Низа поставляла сведения начальнику
тайной стражи и могла рассказать собственную историю. В общем,
жизнь царила кипучая, я редко заходила домой, да оно и к лучшему:
силы сражаться на кухне с соседками за право приготовить ужин
иссякали после репетиций. Беды ничего не предвещало, только когда
декорации начали разбирать на запчасти, до нас дошли слухи об
отмене спектакля. Директор отсутствовал, «уехал в Ялту», как любили
говорить. Режиссёр из состояния недоумения впал в тихую злость, и я
злилась вместе с ним: нарисовывалась перспектива играть очередную
колхозницу вместо интересной женщины эпохи Древнего Рима. Мастера
было жаль. Мы не произносили его имени, оно звучало простовато и не
отражало глубокую творческую натуру. Главред отшутился, мол,
запрещёнку читают активнее, тираж-то раскупят сразу, как только
прогремит новость. Спасибо и на том, однако у актёрского состава
участь всё равно безрадостная. Алоизий похвастался, что уже
представил парткомитету пьесу о трактористе. После этого резко
захотелось уйти в запой на пару с любителем Ялты. «Я не оставлю вас
одного волкам на радость. Произведение написано, нравится это
критикам или нет», — сообщила Мастеру, когда услышала о назревающем
собрании, и получила полный благодарности взгляд. Судить пришлось
бы всех, кто приложил руку, если там наверху решили пролить кровь,
образно говоря. Наш автор не угодил многим. Революцию не одобрял,
идеологию коммунизма либо не обсуждал вовсе, либо ограничивался
осторожной сатирой. Вчерашние герои быстро превращались во врагов.
Лично я цеплялась за искусство как за широко распахнутое окно в
иной мир, где существовали общечеловеческие ценности и идеи, а
красота способствовала развитию ума. Родителям в революцию пришлось
туго, хотя отец и мать с белогвардейцами и дворянством ничего
общего не имели. Семья старалась не вспоминать об ужасах
десятилетней давности. Те, кто с удовольствием рвал на части
царскую Россию, тоже оказались в огне. Мастер к происходящему
относился философски, а вот я, два года назад окончившая институт,
близко не представляла, в какой стране буду жить: всё менялось
стремительно. Кроме, пожалуй, пороков. Линчевать автора явились
самые известные критики Москвы, в том числе Латунский, особо
приближённый к действующей власти. Я чуть со стула не упала, когда
бродягу Иешуа Га-Ноцри перепутали с Иисусом Христом, а из Мастера,
историка по образованию, вылепили идейного христианина, вернее,
воинствующего, насаждающего религию в неокрепшие умы простых
советских граждан. «Читали ли они вообще пьесу?» — мысленно
вопрошала, пока оглядывала с удивлением зал. Иван Бездомный —
никому не известный поэт — рвался вперёд, словно собака за
косточкой. Остальные на волне негатива излагали гневные отповеди и
требовали возмездия. Находиться среди безумной и бездумной толпы
было страшно. Ещё страшнее — видеть предательство главного
редактора, который пару часов назад намеревался отстаивать
написанное, а теперь, поджав хвост, изображал идиота. Я искренне
сочувствовала Мастеру, который стоически выдерживал оскорбления в
свой адрес. Мнением его поинтересовались в завершение казни, когда
вердикт вынесли. Мастер молча надел шарф, забрал пальто и
выскользнул на улицу. Я задержалась на несколько секунд, переживая
позорную мысль, что привлеку внимание публики, если побегу следом,
но гордость и самоуважение победили. Снаружи столкнулась с
Алоизием. Тот успел перехватить нашего автора. Клятвенные заверения
поддержки на события не влияли, однако Мастеру мы оказались нужны в
такой горький момент: мужчина щедро пригласил к себе пропустить по
бокальчику.
