Он стоял на ровной, покрытой мелкими трещинами, гранитной
площадке, плывущей, как в безбрежном океане, в белоснежной пене
светящихся простором облаков. Небо над головой. Огромное голубое
небо, соединенное бесконечностью с космосом, с ослепительным шаром,
пылающего жаром жизни солнца. Такое можно увидеть только из
иллюминатора самолета, с земли не видно, с земли все не такое
бесконечно-огромное, и не такое ослепительно яркое.
Легкий ветер взъерошивал волосы, запуская прохладные пальцы
порывов, в развивающиеся локоны. Максим все чувствовал, все
понимал, только не мог шевелиться, и не мог говорить. Запах озона,
такой восхитительный, как во время летней грозы, при каждом вдохе
наполнял легкие, и только тонкий привкус крови, портил приятное
ощущение.
Он умер, это понятно. Но нет никакого тоннеля, описываемого
теми, кто вернулся после клинической смерти. Нет никаких
пронесшихся мгновенно воспоминаний всей жизни, не давят грехи, и
никто из близких не встречает его, в этом мире вечности.
Он помнил, что пуля побила грудь. Не было боли, только
недоумение от вида окровавленной ладони и крик Угрюма. Друг просил
не умирать. Но разве от Художника это зависит? Разве есть в смерти
его вина? Нет, он не прав. Конечно же есть. Расслабился на минуту.
Подумал, что уже победил, и вот результат. Глупая смерть.
Кто же теперь вытащит из игры Аленку? Кому есть, кроме него до
нее дело? Он дал себе обещание, и не сдержал слово. Это страшно, не
выполнить то, в чем сам себе клялся. Пахнет предательством. Конечно
же никто и никогда его не осудит, внезапная смерть смывает кровью,
данное слово, но сам-то себя он уже не простит никогда, если
конечно у него еще есть это «никогда». Свою совесть не унять?
Над плитой, из марева облаков поднялась голова огромной змеи.
Неторопливо, на гранит из неба, как из воды на берег, выползло
длинное тело, толщиной с трубу газопровода. Извиваясь,
приблизилось, свернулось в кольцо и замерло, раскачивая морду с
трепещущим красным языком между белых как снег игл клыков,
внимательно рассматривая парализованного Художника, зелеными,
бездушными глазами, с вытянутыми в черточки игл зрачками.
Полоз. Это был он. Максим сразу понял, кто пришел встречать его
в мире смерти. Страха не было, скорее любопытство. Художник даже,
скорее всего рассмеялся при виде этого бога Уйына, и смех его был
бы глупым и неестественным, но не получиться, мышцы парализованы.
Он тряпичная кукла с фарфоровым лицом, которая не падает на ватных
ногах только потому, что чья-то воля не дает этого сделать.
