— Петро Василич! Господин сотник! Просыпайтесь! Фурьер прискакал
– срочно во дворец зовут!
Голос Мусы звучал сдавленно, почти испуганно. Я продрал глаза,
вскочил на ноги, на ходу натягивая черкеску. Темнота за окном уже
начинала сереть – совсем скоро начнется восход. Очередной жаркий,
душный день. А других тут, в Хиве, летом и не бывает.
— Что случилось? – персиянка Зара, смешно выговаривая русские
слова, села в постель, испуганно подтянула одеяла, закрывая
грудь
— Спи! – коротко ответил я.
Пригладил рукой волосы, повесил шашку на бок, тальвар на пояс.
Заряженные пистолеты лежали рядом на кошме. Только затравочный
порох обновить… Вышел из спальни, прикрыл циновку, заменяющую
дверь. Кивнул Мусе:
— Ну что там?
— Беда, Петро Васильевич! Атаман Орлов преставился ночью!
Меня как пыльным мешком ударили по голове. Я даже замер, пытаясь
осознать случившееся. Войсковой атаман Василий Орлов был главным
мотором всей нашей экспедиции – его уважали все казаки, слушались,
как отца родного. Доконала Азия батьку!
— Как умер?! Точно?! – я отмер и схватил Мусу за грудки точно
такой же черкески, как у меня.
Денщик, хлопая единственным глазом, затараторил:
— Сказывают, удар с ним случился. Вечером жаловался на головные
боли, на слабость. Как нашли – уже и остыл.
Я матерно выругался. От инсульта нет лекарств и в будущем. Или
это инфаркт? Нет если головные боли, то скорее всего
геморрагический инсульт… И что теперь делать?!
— Седлай коня, Тахтаров. Быстро. Десять казаков в
сопровождение.
Через несколько минут мы уже скакали по ночным улицам нашего
махалли в направлении Куни-Арк, внутренней крепости столичной
цитадели, превращенной в главную армейскую квартиру . Хива
выглядела призрачно и безлико в свете редких факелов – глиняные
глухие стены, узкие проулки, запах гари и пыли, редкие патрули,
которые нас сразу узнавали по приметным белым повязкам на рукавах и
пропускали. Спустя четверть часа мы уже были во дворце.
Началось мельтешение лиц. Генералы, полковники, адъютанты,
офицеры-ординарцы. Все собрались, перемешались в зале для
официальных приемов, на открытой площади куринишханы, освещенной
расставленными по периметру фонарями в тяжелых медных узорчатых
колпаках. У многих глаза блестели от слез и у всех – от пота,
покрывавшего лица. Душно, несмотря на ночное время – каменные плиты
двора, раскалившиеся за прошедший день, работали как печка,
продолжая отдавать тепло.
